Песня для зебры - [99]

— Этот, что ли, твой парень без имени? — спросил он у Ханны на конголезском суахили.

“Ты говоришь только по-английски, — заранее предупредила она меня. — Любой, кто владеет нашими языками, вызывает нездоровый интерес”. Я же в свою очередь договорился с ней, что для посторонних мы просто знакомые, а не любовники. Ханна впуталась во все это по моей милости, и я твердо намеревался по возможности ограничить ее участие в событиях.

— А в сумке что? — спросил тот, что пониже, тоже на суахили.

— Это лично для Батиста, — отрезала Ханна.

Первый подошел ко мне и тонкими пальцами прощупал содержимое сумки, прикинул ее на вес, но не открыл. Вслед за ним мы поднялись на каменное крыльцо. Его коренастый товарищ замыкал шествие. Внутри нас встретил новый шквал рэпа. В освещенном неоновыми лампами кафе пожилые африканцы в шляпах не сводили глаз с огромного плазменного экрана, где рвали глотки какие-то рэперы из Конго. Мужчины пили пиво, женщины — сок. За отдельными столиками, склонив головы в капюшонах, тихонько переговаривались между собой молодые ребята. Мы прошли вверх по лестнице и оказались в небольшой гостиной с обитыми ситцем диванами, тиснеными обоями и синтетическими коврами леопардовой расцветки. На стене висела фотография африканской семьи в воскресных нарядах. В центре мать и отец, семеро детей выстроились по росту по обе стороны от них. Мы сели: Ханна на диван, я — на стул напротив. Высокий замер у двери, притопывая ногой в ритме доносившейся снизу музыки.

— Тебе попить чего-нибудь? Может, колы?

Я покачал головой.

— А ей?

С улицы послышался звук подъезжающей машины. Открылась и закрылась дверца дорогого авто, затем на лестнице раздались шаги. Батист оказался лишенной изящества копией Хаджа — холеный, худощавый, с длинными руками и ногами. Все на нем было от лучших дизайнеров, начиная от солнечных очков “Рэй-Бэн”, ультрамодного пиджака, золотых украшений и заканчивая техасскими ковбойскими сапогами с вышитыми на них ковбойскими шляпами. Он вообще выглядел как-то неестественно, будто не только одежду, но и тело новое себе купил. На правой руке сверкнули золотые часы “Ролекс”. Завидев его, Ханна радостно вскочила, воскликнув: “Батист!” Не отвечая, он стянул пиджак, бросил его на стул и буркнул “Дуй!” нашему провожатому, который тут же умчался вниз по лестнице. Затем, расставив ноги, выпятил живот и раскинул руки, приглашая Ханну обнять его. После минутного замешательства она так и сделала, потом расхохоталась.

— Что это с тобой Америка сотворила, Батист? — удивленно спросила она, на английском, как мы и договаривались. — Ты стал такой… — она запнулась, подбирая слово, — такой вдруг богатый…

В ответ на это он, по-прежнему молча, чересчур нахально, как мне показалось, поцеловал Ханну сначала в левую щеку, потом в правую, потом опять в левую — а сам тем временем смерил меня оценивающим взглядом.

*

Ханна снова устроилась на диване. Я сидел напротив нее, моя сумка лежала рядом. Батист, куда более спокойный, чем мы, тяжко рухнул в обитое плюшем кресло и вытянул ноги в сторону Ханны, будто норовя обхватить ее коленями.

— Ну так из-за чего сыр-бор? — требовательно осведомился он, засунув оба больших пальца за пояс от “Гуччи”, как Буш с Блэром на известной фотографии.

Я начал осторожно, убежденный, что сперва должен подготовить его к шокирующим известиям. Как можно мягче — и, задним числом вынужден отметить, с известной долей занудства мистера Андерсона — я предупредил, что мои сведения, по всей вероятности, разрушат некоторые его привязанности и ожидания, связанные с уважаемым и популярным среди конголезцев политическим деятелем.

— Ты про Мвангазу, что ли?

— Боюсь, что да, — грустно кивнул я.

Мне неприятно, сказал я, приносить дурные вести, однако я дал обещание своему знакомому, чье имя называть не стану, и должен его выполнить. Этого вымышленного персонажа мы с Ханной после долгих споров решили ввести в игру. Кстати, меня невыносимо раздражают собеседники в темных очках. В исключительных случаях я даже от своих клиентов требовал снимать очки во время переговоров, чтобы не снижать мои коммуникативные способности. Но ради Ханны я велел себе не связываться с ним и потерпеть.

— Что еще за знакомый? Мужик? Баба? — спросил Батист.

— Этого я, к сожалению, открыть не могу, — ответил я, довольный возможностью сразу укрепить свои позиции. И примирительно добавил: — Давайте для простоты говорить о нем в мужском роде. Словом, этот мой друг, честнейший человек и достойный, как я считаю, полного доверия, выполняет сугубо конфиденциальные задания правительства.

— Британского, что ли, мать его, правительства?

За презрительное ударение на слове “британского” вкупе с темными очками и американским акцентом он бы у меня получил на орехи, если б Ханна не ценила его так высоко.

— Так вот, обязанности моего друга, — продолжил я, — обеспечивают ему регулярный доступ к секретной связи между странами Африки и определенными европейскими структурами.

— Что за структуры? Ты про правительства или про что?

— Нет, не обязательно, Батист. Не все структуры — правительства. Многие из них обладают куда большей властью и свободой. А также располагают куда большими средствами.