Песни улетающих лун - [16]
В одной из трех стоящих на самом краю улицы хат из-за закрытых ставень, едва различимый, струился свет. Рыхлая утренняя тень падала от дома Клавдии Высатинской на землю.
Сергей вошел во двор; встав на цыпочки, попытался заглянуть в разделяющий ставни проем. Ничего не видно, кроме розоватой стены.
Была — не была. Блажевич несколько раз стукнул. “Тук-тук, тук-тук, тук-тук”, отозвалось в груди сердце…
— Это кого там носит ни свет ни заря? — послышался изнутри голос. Ставни растворились, и из окна высунулось бородатое лицо.
Блажевич, услышав нееврейский выговор, только и успел отпрыгнуть от окна подальше, натянул на самые глаза кепку. Крепко сжав в руке, спрятал за спину шмайсер.
Но, видно, его уже разглядели.
— Батюхны-матюхны, кто к нам пожаловал! Сергей Зеноныч, красный командир, собственной персоной. Да вы никак боитесь меня, товарищ командир? Так ведь вас никто и не звал, сами пришли.
“Бежать”. Блажевич пальцем поглаживал за спиной дуло автомата. И… сам не зная зачем, сделал шаг вперед к плывущему из окна свету.
— Да я смотрю, меня тут все знают.
— А то как же? Такого-то героя. — Мужик хихикнул, дернулась вороненая борода. — Ну, может, зайдете, раз пришли?
Блажевич в упор посмотрел в хитрые, кошачьи глаза мужика. На левой щеке разглядел след запекшейся крови. “Бежать!” Он уже собирался развернуться к бородатому спиной, но вдруг увидел, что у того под усами подрагивают в усмешке излучины губ. Сергей вспыхнул, тряхнул пепельным чубом.
— А чего ж не зайти-то?
Дверь Блажевичу открыл худощавый, лет двадцати, парень. Волнистая густая копна закрывала лоб. Глаза, как и у отца, — смеющиеся.
— Мое почтение, — Сергей, теребя автоматный ремень, вошел в сени. Сняв с головы кепку, протянул парню.
Из комнаты уже выглядывал хозяин, показывал ряд частых широких зубов.
— Давно у нас тут гостей не было.
Он провел Блажевича в комнату. Сергей так и ахнул. Просторный дубовый стол прихорошен цветистой клеенкою. А на ней…
В одной хрустальной вазочке, взволнованный, увидел гость нарезанные кружочками, облитые сметаной огурцы, в других — еще дышащую теплом картошку, морковь, редиску со свежим, только что сбитым маслом. В отдельных мисках лежали горками деликатесы: персики, апельсины и виноград; вызывали легкое головокружение поджаренные щечки рыбных котлет. Посреди стола возвышался медным начальником самовар. Довоенной белизной сверкали тарелки.
Блажевич, прислонив автомат к коленке, не мог оторваться от такой невиданной роскоши.
— Ну, чем богаты, тем и рады. Уж не обессудьте, — подмигнул мужик. — Кстати, может, вместо чаю чего покрепче желаете?
— Что ж, можно и покрепче, раз уж вы такие богатые, — Блажевич ответил улыбкой на хитрую улыбку хозяина. Он принимал правила игры. Теперь ему уже не терпелось узнать, что за странные люди объявились в гетто, и, ощущая под сердцем знакомый холодок опасности, Сергей опять становился веселым.
Мужик взял с подоконника два стакана, сполоснув, поставил на стол.
— Будем здоровы.
Необычайно крепкий и при этом необычайно вкусный напиток моментально ударил в голову. На секунду, потемнев, качнулись в глазах Блажевича стены; комнату залил странный, нехороший какой-то свет…
Выпил и бородатый. Зажевывая яблоком, разлил по второй.
— Небось, думаете, что это русские люди в жидовском гетто делают?
“Ах ты контра, — Блажевич, изо всех сил стараясь не запьянеть, поглядывал то на мужика, то на стоящий у ног автомат. — В другое время я бы тебе показал “жидов”!
— Сейчас я объясню, — мужик разложил по тарелкам картошку, подвинул Сергею вазочку с котлетами. — Дом-то вообще не жидовский — наш. Здесь мы всегда жили. А их сюда немцы понапихали. А как покончили с кучерявыми…
— Что?! — Блажевич вскочил, дробно стукнулась о пол деревянная ложка. — Как — “покончили”?
— Да вы разве не знаете? — удивился бородатый. — Эх вы, красный командир! На прошлой неделе, в пятницу, несколькими партиями…
— А ты не знаешь, Шейниса Якова родню — тоже?…
— Якова Львовича? Родственников? — Мужик округлил глаза. — Так они разве не добрались до вас, Сергей Зеноныч?
Блажевич открыл рот:
— То есть как это “до меня”?
— Как, как… Когда первую партию увезли к Акапони, они в лес ушли, вас искать. Я почему знаю, младшая их, Ирка, забегaла к нам, дружка своего спрашивала. Куда бы они могли деться?
Блажевич, опустившись на табурет, тупо смотрел, как за граненым стеклом стакана, потревоженная, раскачивается жидкость.
— Да вы не отчаивайтесь. Я сейчас вот что, я — одну минутку… — хозяин обгрыз Блажевича быстрым взглядом. — Обождите чуток, скажу сыну, он все узнает. — И шмыгнул в сени.
За стеной отрывочно переговаривались хозяин и сын, дробились их голоса: низкий густой — отца, высокий, почти мальчишеский — сына. Сергей уронил лоб на ребро стола; сидел, обхватив руками голову. Вспомнилась так поразившая его нынче странная тишина над нижним местечком.
“Ах ты, беда какая. Вот беда так беда… И Машка ничего не сказала… Как же я Шейнису в глаза погляжу?…”
Когда Сергей поднял голову, хозяин уже сидит рядом; постукивая по столу дном стаканчика, вытягивая в нить предложения:
— Вы вот, я вижу, переживаете. А вы не переживайте, Сергей Зеноныч, смиритесь. От вас ведь тут ничего не зависело. Звезды это все, расположение звезд. Есть такая штука — судьба, и с ней хочешь — не хочешь, а смириться придется.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.