Песни над облаками - [42]

Повисла тишина, затем Лоренцо взял ее руку и крепко пожал.

— Bene, дитя мое, я понял. Бог с тобой. Уверен, ты найдешь добрые вести в конце твоего путешествия.

В гримерной ее уже ждала графиня. Обладая в этом деле большим опытом, итальянка помогла ей быстро переодеться и снять грим. Она видела представление и теперь тепло поздравила девушку с успехом, но мысли Канди были далеко, и она не совсем понимала, о чем ей говорит мать Микеле.

Лоренцо, действуя быстро, организовал все так, что поклонников и нежеланных визитеров держали подальше от гримерки Канди, и когда настало время ей и графине выезжать, двое швейцаров и сам синьор Галлео были рядом, чтобы проводить их через давку у служебного входа в театр. Графиня подняла воротник своего манто и повязала голову шарфом в попытке скрыть свое лицо, но, как только они добрались до машины, один из репортеров, плотно сжатый толпой людей, узнал ее, и интерес к двум женщинам удвоился. Это был почти пугающий момент, но швейцарам как-то удалось безопасно усадить их в лоснящийся кремовый «ситроен» Анны, и шофер мгновенно отъехал, ловко миновал приливную волну фотокорреспондентов и вывел машину на старые улицы оживленной Флоренции.

Когда они отъезжали, кто-то поспешно что-то сунул в окно Канди, но только оказавшись уже далеко, она поняла, что это букет цветов. Девушка взглянула на приложенную к нему карточку. Сначала она ничего не могла различить — в машине было темно, затем в свете проносившихся мимо электрических фонарей наконец смогла прочесть:

«Поздравляю. Микеле».

Они ненадолго остановились у отеля «Микеланджело», чтобы Канди смогла забрать свои вещи, затем отправились в аэропорт. Истощенная и физически и душевно, девушка всю дорогу молчала, ее спутница тоже почти не говорила. И только когда они сидели в зале, ожидая посадки на рейс до Женевы — графиня заранее заказала два билета, — обе сделали попытку нарушить тишину. В конце концов, Канди это удалось. Просто она кое-что вспомнила.

— Катерина… — неуверенно начала она. — Она… она знает о Микеле?

Графиня откинулась на спинку кресла и, медленно повернув изящную головку, задумчиво и немного обеспокоенно посмотрела на девушку.

— Я думала, ты сама догадаешься, — тихо проговорила она. — Катерина поехала с ним.

— Ох! — выдохнула Канди. — Конечно…

Почему-то до этой минуты она почти не вспоминала о Катерине. Естественно, она должна быть с Микеле. Он нуждается в ней больше, чем в ком-либо еще… Ее же единственный предлог поехать к нему — просьба его матери. И Микеле никогда не узнает, как сильно ей самой хотелось быть рядом с ним.

Их самолет вылетал около полуночи. С небольшой группой других пассажиров они прошли к нему под мелким холодным дождем. Канди не боялась летать и, когда стюардессы прекратили суетиться вокруг них, а лайнер, как огромная трепещущая птица, взмыл в хмурое ночное небо, впервые за весь вечер почувствовала, что охватившее ее напряжение понемногу ослабевает. Что бы ни случилось, сейчас она на пути к Микеле, и каждая проходящая секунда делает его все ближе.

Но к тому времени, когда стюардесса принесла ей чашку чаю, которую она сама попросила, эмоционально измученная Канди уже крепко спала.

Она проснулась часа через два и обнаружила, что они все еще находятся воздухе, а за окнами царит черная февральская ночь. Большинство пассажиров крепко спали, но, искоса глянув на изящный профиль графини, Канди увидела, как дрожат ее длинные ресницы. Через несколько секунд, как будто почувствовав, что за ней наблюдают, графиня открыла глаза и повернулась.

— Проснулась? — спросила она.

— Да, — ответила Канди и вдруг пожалела, что проснулась так рано. Чувство покоя и расслабленности, которое она испытала во сне, сразу испарилось, будто его и не было.

— А где эта клиника? — спросила она. — Где лежит Микеле?

— Всего в десяти милях от Женевы. На берегу озера.

— Мы поедем прямо туда?

— Да. Операция послезавтра, так что времени почти нет.

Канди заметила, что итальянка потеряла склонность к истерикам, и ее место заняла холодная, глубокая печаль. И поддавшись порыву, Канди сказала то, во что у нее не было никакой причины поверить:

— Знаете, я думаю, он вас сильно любит.

— Кто? Микеле?

— Да.

— Нет, моя дорогая, он меня не любит. Он меня презирает. За все, чем я была, и за все, что я сделала им обоим, ему и его отцу.

— Я не понимаю…

— Нет? Ладно, объясню. В подобное время можно говорить такое, на что обычно никогда не отважишься. — Женщина удобнее устроилась в своем кресле и подняла одну руку, чтобы полюбоваться сверканием отягощавших ее камней. — Я вышла замуж совсем молодой… мне исполнилось тогда всего семнадцать лет. Но я уже была преуспевающей киноактрисой… В Италии, — она сдержанно усмехнулась, — мы иногда очень рано начинаем карьеру. Когда богатый граф ди Лукка захотел жениться на мне, я подумала: «Почему бы и нет? Я буду важной леди. У меня будет палаццо в Риме, вилла рядом с Генуей, и все станут меня уважать». И я вышла за него… Через два года родился Микеле. — В голосе графини появились нотки горечи. — Но я никогда не любила мужа и долгое время даже думала, что не люблю и его ребенка.