песни мертвых детей - [29]
Эндрю хотелось сделать что-то большее, чем просто привести нас в это замечательное место. Ему хотелось превратить несчастный случай в триумф — в триумф, который он мог бы поставить себе в заслугу. Подготовка Питера принесла свои плоды. Храбрость, выбитая из него, вбитая в него, наконец нашла применение. Но до тех пор пока Питер не подтвердит свой поступок, капитал на этом нажить нельзя.
Словом, моральный дух Команды пребывал на особенно низком уровне. Наше единство, наше чувство Команды на время раскололось. Оно вернется, мы в этом были уверены больше, чем в чем-либо еще. Но когда у нас над головой зажглись звезды, мы почувствовали себя — впервые в жизни — такими же далекими друг от друга, как и от звезд.
ОСЕНЬ
Глава пятая
МЭТЬЮ
Когда подъехала мать Эндрю, я уже ждал у бабушкиного дома.
Пол с Эндрю сидели на заднем сиденье черного «Ровера-2000».
Садиться вперед и беседовать с нудной мамой Эндрю мне не хотелось, а потому я тоже забрался назад.
День выдался небесно-белый и порывисто-ветреный, осенний такой день. Мы молчали все восемь миль до Мидфорда.
Больница напоминала большой кубик, сложенный из темно-красного мидфордширского кирпича.
Внутри были сплошь длинные коридоры и пахло только что отдраенной ванной. Мы шагали мимо нескончаемых палат, забитых стариками. Некоторые из них нам подмигивали и поднимали вверх большой палец — в точности как пилоты «Спитфайров» в хронике, когда они подбивали очередного «Мессершмита». А мы все шли и шли, торопливым таким шагом шли.
Наконец отыскали детскую палату. Питер, одетый в пижаму с синими и белыми полосками, сидел на кровати.
Выглядел он зашибись. А наискось перебинтованный котелок вообще был обалденный, повязки целиком закрывала левый глаз. (Питер потом нам рассказывал, что медсестры все пытались заставить его надеть здоровенную шляпу, чтобы никто ничего не видел. Но он, конечно, отказался. Геройская наружность — это же дико роскошная вещь.) Вот только башка под бинтами казалась какой-то скукоженной.
Нам сказали, что у него ожоги всего лишь первой, а не второй и не третьей степени. Кожа с виду была липкой и розовой. Питеру не разрешили выйти на улицу, чтобы башка не загноилась. А еще он глотал таблетки, от которых ему было фигово.
— Привет, — сказал Питер.
— Здравствуй, — сказал я.
— Привет, — сказал Эндрю.
— Привет, — сказал Пол.
Нам всем не терпелось убедиться, что Архивы спасены. Но конечно, мы не могли спросить, пока рядом торчала мать Эндрю.
А Питеру хотелось узнать, что там с нашими планами отмщения отцу Пола.
Мы стояли, поскольку всем не хватило стульев, стояли и ненавидели это место, в котором заточили нашего друга.
Из окна палаты открывался вид на весь Мидфорд, реку и старую церковь.
— Операции будут проводиться, как запланировано? — спросил Питер.
— Разумеется, — ответил я, стараясь говорить ему в тон.
— С одним существенным исключением, — сказал Эндрю.
— А что насчет нашей главной цели?
— Будем ее преследовать, — ответил Эндрю. (Он имел в виду Табиту, кошку отца Пола.)
Питер улыбнулся. Он понял, что, когда вернется, ему будет чем заняться.
— Забавный вы народец, — усмехнулась мать Эндрю. — И разговоры у вас забавные.
Мы пропустили ее слова мимо ушей. Она женщина, а разве женщины умеют себя вести достойно? Несколько минут длилось неловкое молчание. Наконец мать Эндрю поняла намек и утопала в уборную.
— Быстро! — сказал Эндрю. — Что с Архивами? Они в безопасности?
Питер зыркнул по сторонам, затем достал из-под подушки знакомый скоросшиватель.
Мы поздравили его, и он быстро рассказал, как спас Архивы из горящего здания.
После чего медленно и торжественно, словно на церемонии, Питер передал Архивы Эндрю.
— Храни их, — сказал он. — До моего возвращения.
— А когда ты вернешься? — спросил я.
— Не знаю. Говорят, что скоро, но как скоро наступит это скоро, я не знаю.
Мы посочувствовали ему. Всем нам хотелось, чтобы Питер вернулся прямо сейчас, немедленно.
Тут притопала обратно мать Эндрю.
И мы снова перешли на условный язык, а она все сидела и посмеивалась, пока не истек посетительский час.
Когда мы в следующий раз навестили Питера, он все так же лежал в кровати и вид у него был ничуть не лучше. Ему вроде бы даже повязку не сменили, но бинты все-таки были чистыми, поэтому ее, наверное, все же сменили.
Большую часть времени Питер слушал по радио крикетные матчи на кубок «Урна с прахом».[3] Он теперь знал, как подает и отбивает каждый английский игрок (Став Командой, мы лишь однажды играли во французский крикет. Нас хватило лишь на подающего, отбивающего, стерегущего калитку и одного полевого игрока. Так что игра получилась так себе.) Оставался один матч, серию Англия уже продула. Победили австралийцы. Но Англия могла «еще побороться» за победу в последнем матче.
В другой наш приезд Питер сидел в инвалидной коляске.
— Мне она на фиг не нужна, — прошептал он нам. — Меня заставили. Говорят, я скорее выйду, если буду сидеть в ней.
