Песни каторги - [13]

 А теперь я, горемышный, во тюрьму попал,

 Во тюрьму попал, тюрьму темную.

II

 Из-за лесу, лесу темного,

 Из-за гор, гор высоких,

 Выплывала лодка легкая.

 Ничем лодочка не изукрашена,

 Молодцами изусажена;

 Посередь лодки бел шатер стоит;

 Под шатром-то золота казна;

 Караульщицей красна девица,

 Девка плачет, как река льется;

 У ней слезы, как волны бьются.

 Атаман девку уговаривает:

 — Не плачь, девка, не плачь, красная!

 «Как мне, девушке, не плакати?

 Атаману быть убитому,

 Палачу (есаулу?) быть расстреляну!

 А мне, девушке, тюрьма крепкая

 И сосланьице далекое.

 В чужедальнюю сторонушку,

 Что в Сибирь-то некрещеную!»

III

 Ты воспой, воспой,

 Жавороночек,

 На крутой горе,

 На проталинке.

 Ты утешь-ка, утешь,

 Меня, молодца,

 Меня, молодца

 Во неволюшке,

 Во неволюшке,

 В каменной тюрьме,

 За тремя дверьми

 За дубовыми,

 За тремя цепями

 За железными.

 Напишу письмо

 К своему батюшке, —

 Не пером напишу,

 Не чернилами,

 Напишу письмо

 Горючьми слезьми.

 Отец с матерью

 Отступилися:

 «Как у нас в роду

 Воров не было,

 Ни воров у нас,

 Ни разбойников».

IV

Уж ты, гуленька мой голубочек,

Сизокрылый ты мой воркуночек!

Отчего ко мне, гуленька, в гости не летаешь?

Разве домичка моего ты не знаешь?

Мой домик раскрашенной: ни дверей нет, ни окошек,

Только печка муровая, труба дымовая.

Как во трубочку дымок повевает,

А у моей любушки сердце занывает.

Ах вы, нянюшки-мамушки!

Вы берите ключи золотые,

Отпирайте замки вы витые,

Вынимайте вы уборы дорогие.

Вы идите к чиновникам с поклоном —

Выручайте, дружки, из неволи!

Или голоску моего, гуленька, ты не слышишь:

Мой громкой голос ветерком относит?

Или сизые твои крылья частым дождем мочит,

Холодным осенненьким сверху поливает?

Как не ласточка кругом саду летает,

Не касаточка к земле низко припадает,

А про мое несчастьице, видно, не знает:

Будто я, добрый молодец, во тюрьме сижу, во неволе.

Что никто-то, никто ко мне, доброму молодцу,

Не зайдет, не заедет, никто не заглянет.

Тут зашла-зашла к нему гостюшка дорогая,

Вот его-то любушка милая;

Не гостить зашла, а проведать.

Уж ты, любушка, ты моя радость дорогая,

Выкупай ты меня Бога для из неволи!

Не жалей ты своих цветных уборов:

Ты сходит-ка, сходи в дом к прокурору,

Попроси ты его слезно, попрошай-ка:

Не отпустит ли он меня, молодца,

На вольной свет погуляти,

Свое горе лютое разогнати? ^{2}

V

 Соловейко ты мой, соловейко,

 Разнесчастный ты мой соловейко!

 Ты не вей себе, не вей себе теплого гнездышка,

 Не вей при дорожке,

 А совей-ка лучше его при долине:

 Там никто его, никто не разорит

 И твоих малых детушек никто не разгонит.

 Как у Троицы было под горою,

 За каменною было за стеною,

 Там сидит, сидит добрый молодец,

 Он сидит, сидит в каменной тюрьме;

 Он не год сидит, он не два года.

 Что никто к нему, разудалому,

 Никто не зайдет, никто не заедет.

 Тут зашла к нему гостюшка дорогая,

 К нему матушка его родная;

 Не гостить зашла, а проведать:

 — «Каково-то тебе, сыну милому,

 Во тюрьме сидеть, во неволюшке?

 Во тюрьме сидеть за решетками,

 За решетками за железными?»

 — Ах ты, матушка, ты, родимая!

 Ты сходи, сходи к прокурору в дом,

 Попроси-ка ты его милости,

 Не отпустит ли меня, доброго молодца,

 На свет белый погулять еще?

VI

 Привелось мне, доброму молодцу,

 Ехать мимо каменной тюрьмы.

 На тюремном-то на белом окошечке

 Сидел добрый молодец:

 Он чесал свои русы кудерушки,

 Частым белым гребешком.

 Расчесавши свои русы кудерушки,

 Сам восплакал слезно и сказал:

 «Вы подуйте-ка, буйны ветры,

 На родиму сторону!

 Отнесите-ка вы, ветры буйные,

 Моему батюшке низкий поклон,

 Как моей родимой матушке челобитьице!

 А жене молодой вот две волюшки:

 Как первая воля — во вдовах сиди,

 А вторая воля — замуж пойди!

 На меня-то, молодца, не надейся,

 У меня-то, молодца, есть своя печаль непридумная:

 Осужден-то я на смертную казнь,

 К наказанью ль кнутом да не милостному [33].

VII

 Ты не пой-ка, не пой, млад жавороночек,

 Сидючи весной на проталинке,

 На проталинке — на прогалинке.

 А воспой-ка, воспой, млад жавороночек,

 Воспой-ка, воспой при долине.

 Что стоит ли тюрьма,

 Тюрьма новая,

 Тюрьма новая, дверь дубовая;

 Что сидит ли там, сидит добрый молодец,

 Он не год сидит, он не два года,

 Сидит ровно семь годов.

 Заходила к нему матушка родная!

 «Что я семь-то раз, семь раз выкупала,

 Что и семь-то я, семь тысяч потеряла,

 Что осьмой-то, осьмой-то тысячи не достало».

VIII

Сад ли мой, садочек,

Сад зеленый виноград!

Отчего садик поблек? —

В саду Ванюшка гулял,

Красных девок забавлял,

Во победушку попал,

Во победу, во нужду:

В крепку каменну тюрьму.

Под окном Ваня сидел,

С конем речь говорил:

«Ах ты, конь мой вороной,

Конь, добра лошадь моя!

Ты не выведешь меня

Из победы, из нужды,

Из крепкой каменной тюрьмы».

Как солнце на восход, —

Ведут Ваню на допрос.

Поперед палач с плетьми,

Позаде жена с детьми

Уливается слезами.

«Ах ты, женушка моя!

Жена, барыня моя!

Чем дарила палача?» —

Со белой шеи платком,

Со правой руки кольцом. —

Красно солнце на закат,

Ведут Ванюшку назад.

Сопоставляя эти песни рядом, мы видим в них разительное сходство в основных мыслях: одна служит основанием другой. Если источник этих песен лежит в думах заключенников русских тюрем (где они, по всему вероятию, и придуманы), то, тем не менее песни эти любимые и у сибирских арестантов. Одна песня (№ IV) даже до такой степени освоилась в Сибири, что ее там признают все за свою, называют сибирскою национальною и знают ее и поют все, начиная с тюремных казарм и крестьянских изб и кончая богатыми кабинетами и гостиными богатых купцов и золото- промышленников. Эта — одна из самых известных и распространенных песен в Сибири, несмотря на то, что коренной сибиряк вообще петь не охотник, мало знает песен и почти ни одной своей не придумал. Сибирскою можно назвать упомянутую песню разве потому только, что сибиряки несколько изменили напев, отличающийся от русского боль- шею тоскливостью (к тому же он и растянутее). Творчество в Сибири, по-видимому, не шло дальше того, что завещано Россиею, и остановилось, удовлетворенное старыми русски- ми образцами. Взамен того, в Сибири заметно явление противоположного свойства: там из готового материала составляются новые песни, в которых начало взято из одной, конец приставлен из другой. Эта перетасовка и перекройка стихов — дело обычное у арестантов, примеры мы укажем ниже. Вот, между прочим, один, отвечающий сразу трем песням, помещенным нами под №№ III, IV и V. В России III песне отвечает следующая, очень распространенная: