Песни из «Уголка» - [5]

И короной золотой

И на нас на всех взглянула

Жемчугом и бирюзой!

Все видали, все слыхали!

Все до самых пят мокры…

Если б взяли мы царицу,

То-то б шли у нас пиры!

Значит, сами виноваты,

Недогадливый народ!

Поворачивайте ворот,—

Тоня новая идет…

И — как тоня вслед за тоней —

За мечтой идет мечта;

Хороша порой добыча

И богата — да не та!..

«Как эти сосны древни, величавы…»

Как эти сосны древни, величавы,

И не одну им сотню лет прожить;

Ударит молния! У неба злые нравы,

Судьба решит: им именно — не быть!

Весна в цветах; и яблони, и сливы

Все разодеты в белых лепестках.

Мороз ударит ночью! И не живы

Те силы их, что зреть могли в плодах.

И Гретхен шла, полна святого счастья,

Полна невинности, без мысли о тюрьме,—

Но глянул блеск проклятого запястья,

И смерть легла и в сердце, и в уме…

«Твоя слеза меня смутила…»

Твоя слеза меня смутила….

Но я, клянусь, не виноват!

Страшна условий жизни сила,

Стеной обычаи стоят.

Совсем не в силу убежденья,

А в силу нравов, иногда,

Всплывают грустные явленья,

И люди гибнут без следа,

И ужасающая драма

Родится в треске фраз и слов

Несуществующего срама

И намалеванных оков.

«Какая ночь убийственная, злая…»

Какая ночь убийственная, злая!

Бушует ветер, в окна град стучит;

И тьма вокруг надвинулась такая,

Что в ней фонарь едва-едва блестит.

А ночь порой красотами богата!

Да, где-нибудь нет вовсе темноты,

Есть блеск луны, есть прелести заката

И полный ход всем чаяньям мечты.

Тьма — не везде. Здесь чья-то злая чара!

Ее согнать, поверь, под силу мне;

Готовы струны, ждет моя гитара,

Я петь начну о звездах, о луне.

Они всплывут, мы озаримся ими —

Чем гуще тьма, тем будет песнь ясней,

И в град, и в вихрь раскатами живыми

Зальется в песне вешний соловей.

«Высоко гуляет ветер…»

Высоко гуляет ветер,

Шевелит концы ветвей…

Сильф воздушный, сильф прекрасный,

Вей, красавец, шибче вей!

Там тебе простор и воля;

Всюду, всюду — светлый путь!

Только книзу не спускайся,

Не дыши в людскую грудь.

Станешь ты тоскою грузен,

Станешь вял, лишишься сна;

Грудь людская, будто улей,

Злых и острых жал полна…

И тебя, мой сильф воздушный,

Не признать во цвете лет;

Побывав в болящей груди,

Обратишься ты в скелет;

Отлетев, в ветвях застрянешь

Сочлененьями костей…

Не спускайся наземь, ветер,

Вей, мой сильф, но выше ней!..

«„Пара гнедых“ или „Ночи безумные“…»

«Пара гнедых» или «Ночи безумные» —

Яркие песни полночных часов,—

Песни такие ж, как мы, неразумные,

С трепетом, с дрожью больных голосов!..

Что-то в вас есть бесконечно хорошее…

В вас отлетевшее счастье поет…

Словно весна подойдет под порошею,

В сердце — истома, в душе — ледоход!

Тайные встречи и оргии шумные,

Грусть… неудача… пропавшие дни…

Любим мы, любим вас, песни безумные:

Ваши безумия нашим сродни!

«Нет, не могу! Порой отвсюду…»

Нет, не могу! Порой отвсюду,

Во тьме ночной и в свете дня,

Как крики совести Иуду —

Мечты преследуют меня.

В чаду какого-то кипенья

Несет волшебница дрова,

Кладет в костер, и песнопенья

Родятся силой колдовства!

Сгорает связь меж мной и ими,

Я становлюсь им всем чужой

И пред созданьями своими

Стою с поникшей головой…

«Ночь ползет из травы, из кустов…»

Ночь ползет из травы, из кустов;

Чуть погаснет закат, проступает;

Нет плотины теням, нет оков;

Тень возникшую тень нагоняет.

И, соткавшись в глубокую тьму,

В темной жизни своей веселятся;

Что и как — не узнать никому,

Но на утро цветы расплодятся!

«Я знаю кладбище. С годами…»

Я знаю кладбище. С годами

Остатки камней и крестов

Стоят застывшими волнами

В подушках мягких, сочных мхов.

Они — как волны — безымянны,

И только изредка, порой,

Возникнет новая могила

Поименованной волной…

Читаешь имя… как-то странно!

В нем просьба будто бы слышна,

Борьба последняя с забвеньем,

Но… прекратится и она!

«На гроб старушки я дряхлеющей рукой…»

На гроб старушки я дряхлеющей рукой

Кладу венок цветов, — вниманье небольшое!

В продаже терний нет, и нужно ль пред толпой,

Не знающей ее, свидетельство такое?

Те люди отошли, в которых ты жила;

Ты так же, как и я, скончаться опоздала;

Волна твоих людей давно уж отошла,

Но гордо высилась в свой срок и сокрушала.

Упала та волна пред юною волной

И под нее ползет бессильными струями;

В них — еле видный след той гордости былой,

Что пенилась, гремя могучими кряжами.

Никто, никто теперь у гроба твоего

Твоей большой вины, твоих скорбей не знает,

Я знаю, я один… Но этого всего

Мне некому сказать… Никто не вопрошает.

Года прошедшие — морских песков нанос!

Злорадство устает, и клевета немеет;

И нет свидетелей, чтоб вызвать на допрос,

И, некого судить… А смерть — забвеньем веет!

«Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку…»

Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку.

Что? Ты отдернул? Кажись, осерчал?

Глянь на мою, — нет ей места в гостиной;

Я, брат, недаром, кустарник сажал.

Старый товарищ! Печальная встреча!..

Как искалечен ты жизнью, бедняк!

Ну-ка, пожалуй в мой дом, горемыка…

Что? Не желаешь? Не любо! Чудак!

Выпьем с тобой… Как? И пить ты не хочешь?

Просишь на выпивку на руки дать;

Темное чувство в тебе шевельнулось?..

Что за причина, чтоб мне отказать?

Гордость? Стыдливость? Сомнение? Злоба?

Коль потолкуем — причину найду…

Да не упрямься, мы юность помянем,

Дочку увидишь мою… — «Не пойду».

И отошел он по пыльной дороге,

Денег он взял, не сказав ничего…