Песни из «Уголка» - [3]

А Ярославна все-таки тоскует

В урочный час на каменной стене…

«Ни слава яркая, ни жизни мишура…»

Ни слава яркая, ни жизни мишура,

Ни кисти, ни резца бессмертные красоты,

Ни золотые дни, ни ночи серебра

Не в силах иногда согнать с души дремоты.

Но если с детских лет забывшийся напев

Коснется нежданно притупленного слуха,—

Дают вдруг яркий цвет, нежданно уцелев,

Остатки прежних сил надломленного духа.

Совсем ребяческие, старые тона,

Наивность слов простых, давным-давно известных,

Зовут прошедшее воспрянуть ото сна,

Явиться в обликах живых, хоть бестелесных.

И cчacтьe прежних дней, и яркость прежних сил,—

То имeнно, что в нас свершило все земнoe,

Вдруг из таинственно открывшихся могил

Cквозь песню высится: знакомое, живое…

«На конe бpабантском плотном…»

На конe бpабантском плотном

И в малиновой венгерке

Часто видел я девицу

У отца на табакерке.

С пестрой свитой на охоте

Чудной маленькой фигурой

Рисовалася девица

На эмали миньатюрой.

Табакерку заводили

И пружинку нажимали,

И охотники трубили

И собак со свор спускали.

Лес был жив на табакерке;

А девица все скакала

И Меня бежать за нею

Чудным взглядом приглашала.

И готов я был умчаться

вслед за нею — полон силы —

Хоть по небу, хоть по Морю,

Хоть сквозъ вечный мрак Moгилы…

А тenepь вот здесь, недавно,—

Полстолетья миновало,—

Я опять девицу видел,

Как в лесу она скакала.

И за ней, как тощий призраку

С котелком над головою

Истязался на лошадке

Барин, свесясь над лукою.

Я, девицу увидавши,

Вслед eй бешено рванулся,

Вспыхнув злобою и местью…

Но, едва вскочил, запнулся…

Да не шутка полстолетья…

Eсть вceмy границы, мерки…

Пусть их скачут котелочки

За девицей с табакерки!..

«Полдень пpeкpaceн в лазури…»

Полдень пpeкpaceн в лазури

Малого облачка нет,

Даже и тени прозрачны,—

Так удивителен свет!

Ветер тихонько шевелит

Листьев. Подвижную сеть,

топчется будто на Месте,

Mыслит: куда полететь?

Он, направленье меняя,

Думает думу свою:

Шквалом ли мне разразиться

Или предаться нытью?

«Гуляя в сияньи заката…»

Гуляя в сияньи заката,

Чуть видную тень я кидал,

А месяц — в блистании злата —

навстречу ко мне выплывал.

С двух разных сторон освещаем,

Я думал, что нами окружен

Тем миром, что нами незнаем,

Где нет ни преград, ни сторон!

Под тeплою мягкою чернью

В листве опочивших ветвей

Сияла роса мелкой зернью

Нeдвижных, холодных огней.

Мне вспомнились чувства былые:

Полвека назад я любил

И два очертанья живые

В одном моем сердце носил.

Стоцветные чувства светились,

И был я блаженством богат…

Но двое во мнe нe мирились,

И месяц погас, И закат!

«Нет, нe от всех предубеждений…»

Нет, нe от всех предубеждений

Я и поныне отрешен!

Но все свободней сердца гений

От всех обвязок к пелен.

Бледнеет всякая условность,

Мельчает смысл в любой борьбе…

В душе великая готовность

Свободной быть самой в себе;

И в этой правде — не слащавость,

Не праздный звук кpacивых слов,

А вольной мысли величавость

Под лязгом всех зeмных оков…

«Любо мне, чуть с вечерней зарей…»

Любо мне, чуть с вечерней зарей

Солнце, лик свой к земле приближая,

взгляды Искоса в землю бросая,

Cыплет в корни свой свет золотой;

Багрянистой парчой одевает

Листьев матовый, бледный испод…

Это — очень не часто бывает,

И вечернее солнце — не ждет.

«Я видел Рим, Париж и Лондон…»

Я видел Рим, Париж и Лондон,

Везувий мне в глаза дымил,

Я вдоль по тундре Безземельной,

Везом оленями, скользил.

Я слышал много водопадов

Различных сил и вышины,

Рев медных труб в калмыцкой степи,

В Байдарах — тихий звук зурны.

Я посетил в лесах Урала

Потемки страшных рудников,

Бродил вдоль щелей и провалов

По льдам швейцарских ледников.

Я резал трупы с анатомом,

В науках много знал светил,

Я испытал в морях крушенье,

Я дни в вертепах проводил…

Я говорил порой с царями,

Глубоко падал и вставал,

Я богу пламенно молился,

Я бога страстно отрицал;

Я знал нужду, я знал довольство,—

Любил, страдал, взрастил семью

И — не скажу, чтобы без страха,—

Порой встречал и смерть свою.

Я видел варварские казни,

Я видел ужасы труда;

Я никого не ненавидел,

Но презирал — почти всегда.

И вот теперь, на склоне жизни,

Могу порой совет подать:

Как меньше пользоваться счастьем,

Чтоб легче и быстрей страдать.

Здесь из бревенчатого сруба,

В песках и соснах «Уголка»,

Где мирно так шумит Нарова,

Задача честным быть легка.

Ничто, ничто мне не указка,—

Я не ношу вериг земли…

С моих высоких кругозоров

Все принижается вдали…

«Ветер несется могучий…»

Ветер несется могучий…

Груди такой не сыскать!

Места ей надо — сломает

Все, что придется сломать!

Сосны навстречу! Недвижны

Розовой грудью стволов…

Знать: грудь на грудь! Так и нужно!

В мире обычай таков…

Кто-то в той свалке уступит?

Спрячься за камни: не трусь!

Может быть, камни придушат,

Сгинешь… а я сохранюсь!

«Припаи льда все море обрамляют…»

Припаи льда все море обрамляют;

Вдали видны буран и толчея,

Но громы их ко мне не долетают,

И ясно слышу я, что говорит хвоя.

Та речь важна, та речь однообразна,—

Едва колеблет длинный ряд стволов,

В своем теченьи величава, связна

И даже явственна, хоть говорит без слов.

В ней незаметно знаков препинаний,

В ней все одно, великое одно!

В живых струях бессчетных колебаний

Поет гигантское, как мир, веретено.

И, убаюкан лаской и любовью,

Не слыша стонов плачущей волны,

Я, как дитя, склоняюсь к изголовью,