Песни и стихи. Том 1 - [53]
Но одно угнетает меня —
Что никак не могу почесаться.
Припев
Так, я давно здоров, но не намерен гипс снимать.
Пусть руки стали чем-то вроде бивней,
Пусть ноги опухают — мне на это наплевать.
Зато кажусь значительней, массивней.
Я под гипсом хожу ходуном,
Я наступаю на пятки прохожим,
Мне удобней казаться слоном
И себя ощущать толстокожим.
И вот по жизни я иду загипсованый,
Каждый член на виду, расфасованый
По отдельности, до исправности.
Всё будет в цельности и в сохранности.
ЕДЕШЬ ЛИ В ПОЕЗДЕ, В АВТОМОБИЛЕ
Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца,
При современном машинном обильи
Трудно по жизни пройти до конца.
Вот вам авария в Замоскворечье:
Трое везли хоронить одного.
Все и шофёр получили увечья,
Только который в гробу ничего.
Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон, и тот верхней ноты не брал.
Громко фальшивили медные трубы,
Только который в гробу не соврал.
Бывший начальник и тайный разбойник
В лоб лобызал и брезгливо плевал.
Все приложились, и только покойник
Так никого и не поцеловал.
Но грянул гром, ничего не попишешь —
Силам природы на речи плевать.
Все разбежались под плиты и крыши,
Только покойник не стал убегать.
А что ему дождь, от него не убудет.
Вот у живущих закалка не та.
Ну а покойники, бывшие люди,—
Смелые люди и нам не чета.
Как ни спеши, тебя опережает
Клейкий ярлык, как отметка на лбу.
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.
Можно в отдельной, а можно и в общей —
Мёртвых квартирный вопрос не берёт.
Ох, молодец, этот самый усопший,
Вовсе не требует лишних хлопот.
В царстве теней, в этом обществе строгом
Нет ни опасностей, нет ни тревог.
Ну а у нас — все мы ходим под Богом,
Только которым в гробу — ничего.
Ловко, надёжно, работают бойни,
Те, кому нужно всегда при ноже.
Значит, в потенции каждый покойник,
За исключением тех, кто уже.
Слышу кругом — он покойников хвалит.
Да нет, я в обиде на нашу судьбу —
Ведь всех нас когда-нибудь кто-то задавит,
За исключением тех, кто в гробу.
ПОЧЕМУ АБОРИГЕНЫ СЪЕЛИ КУКА
Не хватайтесь за чужие талии.
Вырвавшись из рук своих подруг.
Вспомните, как к берегам Австралии
Подплывал покойный ныне Кук.
Там в кружок усевшись под азалией.
Поедом, с восхода до зари
Ели в этой солнечной Австралии
Друга дружку злые дикари.
Но почему аборигены съели Кука?
За что — неясно, молчит наука.
Мне представляется совсем простая штука:
Хотели кушать — и съели Кука.
Есть вариант, что ихний вождь Большая Бука,
Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука,
Была ошибка, вот о чём молчит наука —
Хотели кока, а сьели Кука.
И вовсе не было подвоха или трюка —
Вошли без стука, совсем без звука,
Пустили в действие дубинку из бамбука.
Тюк прямо в темя — и нету Кука.
Но есть, однако же, одно предположенье,
Что Кука съели из большого уваженья,
Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка:
— Ану, ребяты, хватайте Кука!
Кто уплетёт его без соли и без лука,
Тот сильным, смелым, добрым будет вроде Кука.
Кому-то под руку попался каменюка,
Метнул, гадюка, и нету Кука.
А дикари теперь заламывают руки,
Ломают копья, ломают луки,
Сожгли и бросили дубинки из бамбука —
Переживают, что съели Кука.
БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК,
ИЛИ ПИСЬМО НА ТЕЛЕВИДЕНИЕ ИЗ СУМАШЕДШЕГО ДОМА
Дорогая передача! Во субботу, чуть не плача,
Вся Канатчикова дача к телевизору рвалась.
Вместо чтоб поесть-помыться, уколоться и забыться,
Вся безумная больница у экрана собралась.
Говорил, ломая руки, краснобай и баламут
Про бессилие науки перед тайною Бермуд.
Все мозги разбил на части, все извилины заплёл.
И канатчиковы власти колют нам второй укол.
Уважаемый редактор! Может, лучше про реактор,
Про любимый лунный трактор, ведь нельзя же, хоть кричи:
То тарелками пугают — дескать, подлые, летают,
То без ножа людей кромсают филиппинские врачи.
Мы уже понаторели, мы тарелки бьём весь год,
Мы на них собаку съели, если повар нам не врёт.
А медикаментов груды — мы в унитаз, кто не дурак,
Вот это жизнь! И вдруг Бермуды — вот те раз, нельзя же так!
Мы не делали скандала, нам вождя недоставало —
Настоящих буйных мало — вот и нету вожаков.
Но на происки и бредни цепи есть у нас и бредни,
И не испортят нам обедни злые происки врагов.
Это их худые черти мутят воду во пруду,
Это всё придумал Черчилль в восемнадцатом году.
Мы про взрывы, про пожары сочинили ноту ТАСС,
Но тут примчались санитары и зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек, прикрутили к спинкам коек.
Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше:
Развяжите полотенце, иноверы, изуверцы,
Нам бермуторно на сердце и бермудно на душе.
Сорок душ посменно воют, раскалились добела —
Вот как сильно беспокоят треугольные дела.
Все совсем с ума свихнулись, даже кто безумен был.
И тогда главврач Моргулис телевизор запретил.
Вот он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то, значит, фельдшер вырвет провода.
Что ж, осталось уколоться и упасть на дно колодца,
И там пропасть на дне колодца, как в Бермудах, навсегда.
Ну, а завтра спросят дети: (навещали нас с утра)
Папы, что сказали эти кандидаты в доктора?
Мы ответим нашим чадам правду — им не всё равно:
Удивительное рядом, но оно запрещено.
Вот дантист-надомник Рудик, у него приёмник «Грюндиг»,
Он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ.
Роман «Черная свеча», написанный в соавторстве Владимиром Семеновичем Высоцким и Леонидом Мончинским, повествует о проблеме выживания заключенных в зоне, об их сложных взаимоотношениях.
Проза поэта – явление уникальное. Она приоткрывает завесу тайны с замыслов, внутренней жизни поэта, некоторых черт характера. Тем более такого поэта, как Владимир Высоцкий, чья жизнь и творчество оборвались в период расцвета таланта. Как писал И. Бродский: «Неизвестно, насколько проигрывает поэзия от обращения поэта к прозе; достоверно только, что проза от этого сильно выигрывает».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Без свободы я умираю», – говорил Владимир Высоцкий. Свобода – причина его поэзии, хриплого стона, от которого взвывали динамики, в то время когда полагалось молчать. Но глубокая боль его прорывалась сквозь немоту, побеждала страх. Это был голос святой надежды и гордой веры… Столь же необходимых нам и теперь. И всегда.
В этот сборник вошли произведения Высоцкого, относящиеся к самым разным темам, стилям и направлениям его многогранного творчества: от язвительных сатир на безобразие реального мира — до колоритных стилизаций под «блатной фольклор», от надрывной военной лирики — до раздирающей душу лирики любовной.
Можно ли убежать от себя? Куда, и главное — зачем? Может быть вы найдете ответы на эти вопросы в киноповести Леонида Леонова и в балладах Владимира Высоцкого, написанных для одноименного фильма. Иллюстрации В. Смирнова.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.