Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [72]

— Да вы, должно быть, влюблены друг в друга были.

— Ясное дело. Уж я-то его ой как любила. И прожили мы с ним два года, хотя, конечно, он все больше в плаванье ходил, и мне от него никакого беспокойства не было. Ровно два года. А потом он как-то ушел в плаванье и утонул. В Северном море. А день был тихий — ни тебе прилива, ни отлива, да и берег совсем рядом. Они только забросили сети — шел косяк сельди, рыбы видимо-невидимо, а он возьми и упади за борт, да в сетях и запутался. Команда туда-сюда, а когда наконец вытащили, он уже закоченел весь. Два года, и ни разу не приласкал, а потом вот так… Правда, чего не знаешь, о том и не жалеешь. Ну, может, и жалеешь, но не так уж сильно.

От этой грустной исповеди пепперкорновской няне стало немного не по себе. Ей захотелось утешить подругу.

— На вас это нисколько не отразилось.

В голосе ее прозвучала теплая нотка.

— Ах, что вы! — запротестовала Нэнна. — Разве я прежде такая была! Да, немало мне пришлось настрадаться.

Она смахнула с колен крошки и сидела, погрузившись в печальные размышления. Потом поправила на голове свою странную шляпку и неестественно громко рассмеялась:

— Как это он: «Хочешь стать моей возлюбленной?». Смешно, ей-богу. И до чего старомодно!

Отлив продолжался, и коса совсем выступила из воды. Вся ее песчаная поверхность была покрыта рябью, словно от непривычной наготы ее пробирала дрожь. Дети копались в сыром песке; какой-то чумазый мальчуган в чересчур свободных трусах пытался запустить синего змея, а змей никак не хотел взлетать. Мистер Уоллек вышел из кабины. Теперь на нем были светло-коричневые бриджи и тенниска, а с руки свешивалось голубое полотенце. Он подошел и присел рядом с нянями.

— Ну-с, дамы, я совершил великолепное омовение, просто великолепное.

Пепперкорновская няня налила ему чашку чаю.

— Благодарю вас, Алиса, — сказал он, — вы очень любезны.

— Сахару? — воскликнула Нэнна и протянула ему банку.

— Он пьет без сахару, — поспешно вставила ее подруга.

— Как это я не догадалась, — хитро улыбнулась Нэнна. — У вас же такие прекрасные зубы.

— Что вы, что вы, совсем наоборот, — растягивая слова отозвался мистер Уоллек. — Я теперь вовсе не употребляю сахару. Еще пять лет тому назад мой врач предостерег меня насчет всяких примесей и возможных фальсификаций. И должен сказать, такое воздержание пошло мне очень и очень на пользу. Несомненно, в некоторых вопросах врачи могут дать дельный совет. Просто диву даешься.

Он отпил полчашки.

— Прекрасный чай, прекрасный.

— Налить еще?

— Нет, нет, я не допил. Да и вообще, одной чашки вполне достаточно, благодарю вас.

Он посмотрел на море, потом перевел взгляд на небо.

— Очень милое местечко.

Затем поставил чашку на камни между ног и неожиданно продекламировал:

Летом здесь так хорошо,

Всюду цветут цветы;

Волны бегут (куда-то).

Ах, отзовись, где ты.

— Какие прелестные стихи! — прошептала Нэнна.

— К сожалению, я их плохо помню, — продолжал мистер Уоллек, — потому что они написаны на шотландском диалекте.

— Их сочинил Бернс, — пояснила пепперкорновская няня.

— Совершенно верно, — подтвердил мистер Уоллек и одним духом допил чай.

Нэнна мечтательно смотрела, как поблескивают его старательно начищенные ботинки на толстой подошве и густо розовеет не прикрытая одеждой кожа. Даже от вида украшенной пучком волос родинки на его виске сердце у нее сладко млело… Но она тут же очнулась от своих грез: пепперкорновская няня вдруг назвала мистера Уоллека по имени! «Джордж!» — сказала она. Остального Нэнна уже не слышала. Она так смутилась, так перепугалась, что вся одеревенела, а потом, так же неожиданно, обмякла. Пепперкорновская няня произнесла это имя вроде бы совсем естественно, но в голосе ее прозвучала подчеркнуто собственническая нотка. Нэнне померещилось, будто мистер Уоллек обернулся к Алисе и спросил: «Что, дорогая?» — хотя и этого она не могла бы сказать наверное. Впрочем, все, по-видимому, было именно так, потому что мистер Уоллек держал Алису за руку, а та смотрела на него и улыбалась. Нэнна слышала их голоса, но не понимала, о чем они говорят. Слова доносились до нее, но это был лишь отзвук ее собственных рухнувших надежд, неосознанных и все же так грубо попранных.

А потом мистер Уоллек и Алиса поднялись и, не сказав Нэнне ни слова, побрели вдоль берега. Правда, ушли они недалеко и скоро вернулись, но снова прошли мимо Нэнны, уже в обратном направлении. И так еще раз, и еще. И все время без умолку болтали и хихикали как дети.

Нэнна стала было кидать камешки в старую, ржавую банку, валявшуюся неподалеку, но, так и не попав, принялась укладывать в корзинку свою чайную посуду. Потом уложила Алисины пожитки в пепперкорновскую корзинку. Пока она занималась этим, мистер Уоллек ушел, и Алиса вернулась на свое место.

— Вы что, уже собираетесь? — удивилась она.

— Вроде бы пора, — кисло бросила Нэнна.

— Еще рано.

— А по мне так уже поздно.

— Что случилось?

— Ничего.

— Вы чем-то расстроены?

— А чего мне расстраиваться?

— Быть может, вы мне скажете, в чем дело?

— Ни в чем.

Они покричали детям, чтобы те собирались домой. Дети заупрямились, и няни неохотно отправились за ними на косу. Когда они подходили, раздались громкие крики — дети снова ссорились. Сэлли, пронзительно визжа, топтала песочный замок, возведенный Пепперкорнами. На нее тотчас обрушилась карающая длань Реймонда, и девочка растянулась в луже. Спасая честь семьи, Джимми огрел Реймонда по голове ведерком, за что тут же, к позору своему, получил пинок от Урсулы. Нэнна бросилась к Сэлли и вытащила ее из лужи.