Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [70]

Няня близнецов Сэлли и Джимми, общительная пожилая особа с живыми глазами, была в ярко-синем домашнем платье, модных туфлях на босу ногу и старой шляпке. Вдовствующая миссис Джоузби поручила ей пестовать своих белокурых отпрысков на свежем деревенском воздухе, а сама укатила на лето на континент. Пепперкорновская няня тоже была немолода, но одевалась по всем правилам моды. Твердая походка и спокойный взгляд холодных глаз говорили о недюжинном характере. Темноголовый Реймонд и рыженькая Урсула оказались на ее попечении в силу сходных обстоятельств: их родители уехали в Шотландию.

Нэнна — так звали няню близнецов — бросилась в гущу схватки, растолкала орущих ребят, выхватила из цепких пальцев Джимми бутылку и швырнула ее обратно в море.

— Она моя! — завопил мальчик.

— Неправда! — взвизгнула Урсула.

— Нет, моя!

— Ничего подобного! Заткнись! — цыкнул Реймонд.

— Мне ее Сэлли дала.

— Врешь! — крикнула Сэлли, а Джимми размахнулся и огрел ее деревянной лопаткой по мягкому месту.

Нэнна вырвала у драчуна его оружие и отправила вслед за бутылкой в море.

— Сейчас же прекратите ссору, а то я и тебя кину в море, вот тогда заплачешь!

— Не заплачу! — выкрикнул мальчик.

— Это мы еще посмотрим, голубчик.

— А вот и не заплачу, — сердито повторил Джимми, — я просто утону.

— Ну и прекрасно, — отозвалась няня.

Тогда расплакалась Сэлли.

— Не надо, Нэнна, ну, пожалуйста, не надо! — всхлипывая, умоляла она.

Няня обернулась и, увидев расстроенное, залитое слезами личико, громко расхохоталась.

— Ну, ну, будет, ступай умойся. Смотри, из носу-то как течет.

— А где мне умыться, Нэнна? — осведомилась девочка.

— В море, где же еще, — ответила няня.

Сэлли беспомощно подергала рукава и в конце концов жалобно воззвала к няне:

— Нэнна, засучи мне рукавчики, они у меня не держатся.

И вот подруги снова встретились на берегу.

Они приходили сюда каждый день и сидели здесь с полудня до обеда: пили чай из термоса, ели сандвичи с малиновым вареньем.

Было время отлива, и прямо перед ними отступающее море обнажило длинную песчаную косу. Позади зеленело болото, через него тянулась насыпная тропа в деревню. Справа и слева по гребню дюн были разбросаны почерневшие, перекосившиеся кабины, торчали редкие кустики чертополоха, пробившегося даже сквозь камни, валялись скорлупа кокосовых орехов и купальные туфли, отслужившие свой век. Как обычно, няни отпустили детей поиграть на песчаной косе, а сами сидели возле воды, судачили о своем житье, перемывали косточки хозяевам, вспоминали о былых развлечениях и следили, как набегают и бьются о берег волны, как купаются дачники и аккуратный старик фермер гонит с болота под навес скотину на пол-днище.

Нэнна протянула пепперкорновской няне чашку чая.

— «Конечно, мадам, — говорю я, — да только как мне уследить за его галошами, если он то при мне, то без меня бегает, да еще норовит удрать подальше. Поверьте, он так и будет их терять, ведь ему всего-то пять годков, а уж я тут ни при чем, — это все я ей говорю. — А я их не брала. На что они мне? Себе на ноги не надеть, да я и вообще галош не ношу. Не съела же я их!» Хозяйка такая чудная, хоть и настоящая леди. Ой, посмотрите-ка! — вдруг прошептала она.

Пепперкорновская няня оглянулась. Около стоявшей неподалеку купальни сидел человек в красных плавках и, сосредоточенно нахмурив брови, ковырял спичкой у себя в пупке.

— Опять то же самое! До чего мил, верно? — хихикнула Нэнна.

— И зачем он только так делает! — отозвалась ее подруга.

Солнце пекло. От камней шел жар словно от лепешек, только что вынутых из печи: тронь — обожжешься.

— Да, она настоящая леди, из самых что ни на есть аристократов, только вот как до галош дойдет, ничего слушать не хочет.

— Все они такие, — поддакнула пепперкорновская няня. — Вот, к примеру, мой хозяин… Да вы, наверно, о нем слышали: он поет в опере — в Ковент-Гардене, в Альберт-холле и в других тоже. И на пластинках он есть.

— Значит, из артистов?

— Да. Только вот попросите его спеть что-нибудь дома, и знаете, что он вам скажет? Прямо не поверите. Он такой красивый и не очень-то скромный, я кое-что на этот счет знаю. Так вот, он обязательно ответит: «Извините, не могу, не могу. Мне нельзя петь, не имею права. Я связан контрактом. А если желаете — вот перед вами мой черный двойник». И ставит пластинку с собственной записью.

— А что ж тут такого? Все лучше, чем ничего. И какая разница — что сам, что пластинка? — заметила Нэнна и вдруг тихонько добавила: — А этот-то все свое!

Пепперкорновская няня и сама это знала.

Мистер Уоллек был человек уже немолодой, лет шестидесяти, тучный, с волосатыми ногами и бледной кожей. Только лицо и лысина у него рдели от загара. Рядом с ним лежало большое голубое полотенце. Он явно собирался искупаться.

— По-моему, он очень приличный человек, — осторожно продолжала Нэнна. — Приехал за месяц до вас, и, знаете, с ним так просто себя чувствуешь: он такой вежливый, обходительный. И к тому же со средствами.

— Знаю, — последовал лаконичный ответ.

— Он вдовец.

— Знаю, — повторила пепперкорновская няня. — Он торговал вином.

— А теперь ушел на покой.

Пепперкорновская няня снова кивнула.