Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [56]

— Да, но я должна тебе сказать: я не могу отдать его.

— Ты будешь с ним видеться время от времени, Парри, и даже довольно часто.

— У меня такое чувство, — сказала она, — точно ты его продаешь, как ягненка.

— Полно, полно, Вероника. Пожалуйста, не говори этого, Вероника, прошу тебя.

— Но ведь ты его продаешь!

— Это нечестно с твоей стороны, и ты отлично знаешь! Ты сама согласилась. Ведь согласилась? По своей доброй воле, разве нет? Ну, честное слово, так не годится.

— Ты не любишь его и меня не любишь. Ах, зачем только мы дали ему родиться!

— Ну, если на то пошло… Я тебе прямо скажу, ты совершенно не считаешься с моими чувствами, Вероника. Я переживаю это так же тяжело, как и ты, если не еще тяжелее. Скорее всего гораздо тяжелее. Но тебе нет дела до моих переживаний, ты думаешь только о себе. Для меня это огромная утрата, но подумай о ребенке: какие великолепные условия — богатство, роскошь, образование, Уинчестер, Кембридж, наследник огромного состояния.

— Арпад! Я хочу, чтобы он был моим.

— Подожди, я еще не кончил. Мы дали слово, слово чести, и мы должны его сдержать. Порвать теперь с Кори-Эндрюсами было бы бессовестно, подло; нет, так нельзя.

— Я не выдержу этого, я умру, — сказала Вероника. Она говорила тихо, но голос ее уже не дрожал и глаза были сухие.

Через два дня после этого разговора больничный доктор сам сделал попытку переубедить мужа Вероники, но ничего не добился и только разозлил его.

Доктор, маленький человечек в больших очках, отличался такой необыкновенной вежливостью, что от одного этого можно было прийти в бешенство.

— С вашей стороны, конечно, очень любезно принимать такое участие в наших делах, но честное слово… — огрызнулся Куасс.

— Ваша жена — моя пациентка, — мягко вставил доктор.

— Совершенно верно. И я вам очень признателен. Но вы должны понять, что поскольку мы связаны определенными обязательствами, то теперь уже не можем отступить, и поэтому лучше покончить с этой неприятностью сразу. Если бы я, скажем, находился на поле боя и у меня оказалась бы раздробленной рука, а хирурга поблизости не было, я, не задумываясь, сам отрезал бы себе руку.

— И поступили бы в высшей степени неразумно, — доктор добродушно усмехнулся.

— Я такой, — мрачно продолжал Арпад.

— Вероятно, это кончилось бы для вас весьма печально.

— И так же поступила бы миссис Куасс. Я убежден.

— Может быть, она так и поступила бы, — задумчиво протянул доктор. — Но почему вы это делаете за нее?

— Что вы хотите сказать? — вспыхнул Арпад. — Терпеть не могу загадок.

Маленький доктор сохранял великолепное хладнокровие.

— Я хочу сказать, что вы сейчас не на поле боя, что здесь есть доктор и никому не надо отрезать руку. И я считаю, что неразумно, больше того — нелепо разлучать мать с ребенком.

— Но здесь нет и тени принуждения! — вскричал Арпад. — Никто никого не принуждал. О чем вы беспокоитесь? Ни малейшего принуждения не было и не может быть. Моя жена добровольно приняла на себя это обязательство.

— Вот это, — пояснил доктор, — и является причиной моего беспокойства: жена ваша мужественная я добросовестная женщина, она не отступится от своего обязательства — как вы изволите это называть, — пока вы ее не освободите от него сами. И это может иметь нежелательные последствия; я считаю своим долгом вас предупредить.

— Какие последствия?

— Не берусь определить точно. Разные могут быть заболевания: психическое расстройство, полный упадок сил, нервное истощение…

— Ах, боже милостивый! — проворчал Куасс. — А о ребенке вы думаете? Вы, вероятно, не знаете, что, в сущности, представляет собой наше соглашение с Кори-Эндрюсами?

И Арпад с торжествующим видом рассказал доктору о единственных в своем роде преимуществах, которые сулило это соглашение ребенку: великолепные условия — богатство, роскошь, образование, Уинчестер, Кембридж, огромное наследство.

— Ничего этого я предоставить ему не в состоянии.

— Но вы можете, — невозмутимо заметил доктор, — дать ему мать, а чем меньше роскоши, тем для ребенка лучше. Роскошь — это излишества в еде, в обстановке, в чужих услугах; больше галстуков, чем успеваешь сносить; ожирение, подагра, фурункулы под мышкой. И если для этого нужно богатство, то не лучше ли mens sana in corpore sano?[25]

— Ну, знаете, оставим это! — заорал атлетический супруг. — Хватит с меня этой высокоумной чепухи. Свежий воздух, аскетизм, диетическое питание и прочая благодать! Терпеть этого не могу. Нет, вы скажите мне как честный человек, можем ли мы, по-вашему, нарушить наше торжественное обязательство и расторгнуть соглашение с Кори-Эндрюсами? Возможно, я что-то не предусмотрел, но я человек слова, и мое слово священно.

— Пожалуй, вам придется сделать выбор: расторгнуть соглашение либо разбить сердце вашей жены, — сказал доктор.

— Пфф! — фыркнул Куасс. — Насчет разбитых сердец мне все известно, а вы лучше прямо мне скажите, я спрашиваю вас… — Куасс наклонился и сорвал маргаритку. — Если бы судьба ребенка была в ваших руках… — Куасс взял маргаритку в рот и откусил венчик. — Как вы поступили бы? Ну, говорите! — Куасс выплюнул маргаритку.

— Вполне допускаю, — сказал, улыбаясь, доктор, — что Кори-Эндрюсы — очень милые люди.