Песнь тунгуса - [56]

– Во, это по-нашему, по-ольхонски, – ободрил его отец Кита, сверкая цыганскими глазами. – А мы с твоим батькой ходили на охоту. У него глаз был – алмаз, прирожденный снайпер, да, как и все вы, эвенки-тунгусы. Ему бы там, на баргузинском берегу и охотничать. Но, видишь, спор у них какой-то вышел с… – тут он понизил голос, – с одним начальником высоким из столицы Бурятии. Из-за племянника. Тот полез на чужие угодья, нахрапистый малый. А директор твоего батьки что, пешка перед тузами, тоже подыгрывать им стал. Ну, батька от греха и рванул сюда, подальше, на остров наш. Тяжело ему было без соболевания-белкования, да по распорядку жить, бригадиров, мастеров, инженера слушаться. Эвенк ведь как цыган. Ну, дисциплина у него, как говорится, хромала, опаздывал, а то и вовсе на работу не ходил в бондарном-то цеху. Хотя дерево ой как понимал, береза у него в руках, как говорится, пела, сама гнулась, как надо. Бочки были загляденье. Но все ж таки сердце у него было промысловое, зверогонное. И на лыжах Коля не бегал, нет, он, – и тут отец Кита провел плавно рукой над столом, – летал. Я таких лыжников в жизни не видал, ни в армии, ни в милицейской школе.

– Ох, хорошие были люди, – говорила и мама Кита. – Тихие, лесные. Им бы не жить на море.

– Хм! Что такое ты говоришь, – ответил отец Кита.

– А что я говорю? – спросила она, поднимая синие глаза на мужа.

– Да глупости и городишь, – отрезал он. – Сходи вон в школьный музей Ревякина, там тебе расскажут всю правду.

– Какую?

– Такую, что ихний весь Байкал был в стародавние времена. Чего же им бояться своего-то моря?

– Ох, ну, я не знаю, – отозвалась женщина жалобно.

– А ты вот и узнай сходи, – отвечал настойчиво отец Кита и требовательно тыкал пальцем в стол.

– Ох, ну, я… Я вот знаю, что буряты здесь на острове жили, остров ихний был.

– Буряты! – воскликнул отец Кита, откидывая вороное крыло чуба назад со лба. – А эти… как их… – Он бросил взгляд утопающего на сына. – Ну, что стенку-то построили?.. Сереж?

Кит растягивал толстые губы в ухмылке.

– Курыкане, чё ли?

Отец ткнул пальцем в стол.

– Изначальные островитяне. Курыкане. Они и стенку построили. На Хоргое[28]. Ясно?

Мама Кита кивнула, но возразила, что ведь не эвенки же.

– Но и не буряты, – подвел итог отец.

О том, что он сбежал из Иркутска, Мишка рассказывать не стал. Родители Кита одобрили его учение в техникуме. О бабушке Катэ повздыхали, мать Кита сказала:

– Ой, какая у тебя бабушка умудренная была. Кладезь…

– Ну ладно, самое, а то нас Тарасовы заждались, – напомнил Кит, вставая, собираясь.

– А ты-то чего пойдешь туда? – спросил отец. – Мешать людям говорить.

Кит вдруг потупился.

– Ай, ну пускай же пойдет, – сказала мама, – у них в гостях Лидочка, молодежи интереснее, когда ребят много.

Кит с Мишкой вышли на улицу, закурили. Кит спросил, узнает ли Мишка дом, где жил. Тот ответил утвердительно.

– Так я не усеку, куда ты намылился? – спросил Кит.

Мишка сказал, что в заповедник.

– Отсюда? – удивился Кит.

Мишка ответил, что отсюда.

– На чем?

– На коньках, – сказал Мишка, глотая морозный воздух с болгарским дымом.

Кит остановился.

– Ха!.. С-самое, сбрендил?

– Не-а, – ответил невозмутимо Мишка. – Побегу, лед чистый.

– Нет, через Малое море Жэка Сохатый бегал на спор, туда и обратно, в один день до Ятора через Ижилхей[29]. Попил там чайку из термоса, съел пять бутербродов с салом и лосятиной и назад. Выбежал еще затемно. Вернулся тоже в темноте, ночью, самое, ч-чуть жив. Зато ножик из рессоры с рукоятью из оленьего рога выиграл у Македонца, тот помешан на холодном оружии и вообще на железе, сделал себе шлем с рогами, как в «Джентельменах удачи». Но это пятнадцать кэмэ туда и пятнадцать обратно. А через море на восток – в два раза больше, ты чё? А торосы, трещины, заносы? И Жэка вон дылда, ноги, как у лося.

– Надо думать, – сказал Мишка.

Они докурили и поднялись на крыльцо. Вошли в прихожую, оттуда в комнату. Светло и тепло было и там. К Мишке сразу подошла высокая сухощавая женщина с продолговатым лицом в сети морщинок, мама Полины, учительница, приобняла его. Мишка ее совершенно не помнил. Отца Полины не было. Женщина, конечно, сразу стала звать к столу, но Кит сказал, что они натрескались и ничем уже ей не смогут помочь. В соседней комнате их встретили две девчонки, светлая, голубоглазая, полноватая и смуглая, черноглазая. Полина и Лида.

– А мы тебя видели! – сказала Полина, сияя губами, поводя голубыми глазами, откидывая светлые пряди с плеч.

– Ну да, ага, – ответил Мишка.

Полина была в нарядной блузке салатового цвета, темно-зеленой длинной юбке. Лида в охряной кофточке и черных брюках. Они с Мишкой посмотрели друг на друга.

– Ну, вот вам, – сказал Кит и тут же поправился, обращаясь к Полине, – тебе – сосед. Узнаешь? Мишка Мальчакитов.

Полина с улыбкой глядела на Мишку, качала головой, скаля крупные красивые зубы.

– Охушки… никак не могу узнать.

– А ты? – спрашивал Кит и уже дурачился. – А вы, подсудимый, признаете, что семьдесят лет назад ударили истицу прутом по попе?

Мишка почесал затылок, невольно поддаваясь вопросу и как будто силясь припомнить такое…

– А чё за кине было? – спросил Кит у Лиды.