Песнь тунгуса - [116]
Охотовед и парторг Сыров. На месте некоторых я бы написал заявление.
Хор. Ах! Ах!.. Как он не хочет терять свободу! Страдалец Мишка!
Гена Юрченков (ежась под ветром). На тот берег ему не успеть. Да и что толку, да?
И. о. главного лесничего Прасолов. Да, зря. Надо дождаться суда.
Петров (с развевающейся черной длинной бородой). Тот берег? Звучит призывно. Может, только там где-то новый заповедник и возможен.
Хор. Ой, какой ветер!
Прасолов. Да хватит уже иллюзий.
Петров (пронзительно взглядывая на него). Что?
Прасолов (отворачиваясь, но произнося внятно). Будем реалистами. Это нигде невозможно.
Петров. Хм… неожиданно.
Прасолов (решительно, поворачиваясь к Петрову). Забудем все эти бредни!
Петров. Раньше это были беседы в уточняющем духе, ты сам называл их сократическими.
Прасолов (с болезненной улыбкой). Теперь бы я назвал их маниловскими. Ведь это очевидно.
Катя. Истинная правда. Хотя и жалко. Но… заигрались мужи.
Юрченков. Пожалуй, я уеду отсюда.
Петров (глядя на него). Куда?
Юрченков (тихо, только для Петрова). Попрошу убежища в Канаде, у этих ребят.
Петров (с облегченной улыбкой). Это же не выездное посольство. Да и, как говаривали в старину, здесь Родос, здесь и прыгай. Еще не все потеряно, Генрих.
Петр Лукич Самородский (директору). Ну и страсти же здесь у вас кипят!
Директор (потерянно). Надо добиваться повышения… самосознания и дисциплины. Здесь нужны железные нервы. Я готов уйти.
Дмитриев (торжествующе). Давно пора!
Сыров (смахивая с приятного лица пыль или паутинку). Но это не снимает вопроса о персональной ответственности.
Прасолов (выступая вперед). Но это не значит, что ее надо взвалить на одного эвенка.
Самородский. А кто вы, извините?
Дмитриев. Еще один левый.
Прасолов (возмущенно). Я?
Дмитриев. Левый директор.
Прасолов (задыхаясь). Выбирайте выражения, Руслан Сергеевич!
Дмитриев. Есть факты неучтенных поездок за пределы заповедника. Без оформления за свой счет.
Прасолов (Кате). Гнусная ложь.
Дмитриев. И много других фактов, Петр Лукич! Сегодня же доведу до вашего сведения.
Самородский. Хорошо.
Катя (озадаченно). Говорили о каком-то гроссбухе грехов…
Прасолов (с мучительной улыбкой). Главный-то грех он сам: псевдоученый.
Юрченков. Нет, я точно отсюда уеду. Сегодня же подам заявление. Заповедников много. Сихотэ-Алинский, говорят, хороший, да? Или еще дальше – на остров Врангеля. Овцебыка охранять.
Петров (улыбаясь в бороду). Уж там пожарному самое место: голая тундра, нечему гореть.
Юрченков. А дома?
Петров (только Юрченкову). Бакунин удрал из Иркутска… Ну да, с острова Врангеля много ближе.
Юрченков. Где-нибудь же на островах Аляски есть католическая церквушка с приличным органом, да? Буду плавать по островам и чинить, настраивать. В этом мое призвание. А наша идея нового заповедника трещит по швам.
Петров. Почему же?
Юрченков. Прасолов отступил.
Петров. Но мы еще вместе. И гора Диониса не захвачена врагами.
Юрченков. Какая еще?..
Петров (кивая на гору Бедного Света). Вот та.
Юрченков (грустно усмехаясь). Хороша… да не наша.
Хор. Ветер! Поднялся страшный ветер! Волны с гривами пенными пошли! Лодку едва видно! Это далекая сарма! Или култук!.. О, как крепко дует. Несет сор, чаек швыряет. Они повернули! Они повернули? Или перевернулись? Или нам кажется?.. Да, повернули! А катер совсем исчез. Ну и дела! Мишка снова сбежал. Вырвался на волю тунгус, вечный бродяга! О, какой ветер! О! О! С ног счас посшибает! Ставни как хлопают у кого-то! И бьется железо на крыше! Ужас! Форменный ужас! Треск по тайге! Кто-то плачет или смеется. Стога разметает, если ветер до Покосов дойдет. А что это в воздухе кружится? То ли птица, то ли бумага? Платок! Полотенце? Шапка? Книга? Ох, матушка моя, пошли отсюда!.. Но что будет с лодкой? Цела она? Ветер аж ресницы отрывает! Стекло разбилось! У кого там? Ай, ай, ай!.. Байкал весь свинцовый… Шу! Глаза песком запорошило!.. Что там? Что с лодкой? Где она?
Директор. Принесите бинокль!
Славникова убегает и вскоре возвращается из научного отдела с биноклем. Приставляет его к глазам. Смотрит. Канадцы продолжают снимать все происходящее.
Директор (нетерпеливо). Дайте сюда!
Хватает бинокль, срывает очки, приставляет окуляры к глазам, жадно глядит, глядит. Все смотрят на него. Ветер треплет волосы. Директор водит биноклем влево и вправо, вправо и влево…
Самородский. Что?! Что?..
Директор (опуская бинокль). Все. Все.
Самородский. Надо сейчас же что-то срочно предпринять!
Кузьмич. «Скорую помощь» не вызовешь. Это Байкал.
Петров (с развевающейся бородой, щурясь от песка и ветра). Суд Байкала.
Директор. Попытаться выйти на связь с катером. На моторке не отчалить, волна крутая, тут же выбросит.
Славникова (с глазами полными слез и пыли). Боже мой… на наших глазах!..
Юрченков. Тунгуса все равно поймают.
Петров. Нет.
Юрченков. Почему?
Петров. В нем есть какая-то тайна.
Хор. Неужто потонула? Нету! Не видно! Ах!.. Нет! Сгинула! Только волны!.. Взял Байкал свою дань!.. А Мишку-тунгуса скрыл. Ох, ой, счас Андреиха завоет. Нету лодки. На дно ушла. Кошшмарр…
Серебристая отстаивалась на Рыжей Скале уже не одна, а с маленьким Пестрым. На этот раз им угрожали Лисы, две Лисы погнались за ними, но Серебристой удалось увести их в сторону от Пестрого, и он, наученный ею, ловко взобрался на отстой. Хотя на самую крутую скалу он еще не мог залезать. Но от Лис можно было спастись и здесь. Серебристая, сделав петлю, быстро взбежала к своему маленькому Пестрому, тихо и густо ласково ему прошипела. Он ткнулся в ее бок, требуя сладкого жирного молока. Малыш еще не знал, как опасны эти Лисы. Серебристая поворачивала голову, осматриваясь, шевелила большими округлыми ушами, ловя все звуки: крик Кедровки в отдалении, свист Сурка, Рыжебрюха.
Олег Ермаков родился в 1961 году в Смоленске. Участник боевых действий в Афганистане, работал лесником. Автор книг «Афганские рассказы», «Знак зверя», «Арифметика войны». Лауреат премии «Ясная Поляна» за роман «Песнь тунгуса». «Родник Олафа» – первая книга трилогии «Лѣсъ трехъ рѣкъ», роман-путешествие и роман воспитания, «Одиссея» в декорациях Древней Руси. Немой мальчик Спиридон по прозвищу Сычонок с отцом и двумя его друзьями плывет на торжище продавать дубовый лес. Но добраться до места им не суждено.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот город на востоке Речи Посполитой поляки называли замком. А русские – крепостью на западе своего царства. Здесь сходятся Восток и Запад. Весной 1632 года сюда приезжает молодой шляхтич Николаус Вржосек. А в феврале 2015 года – московский свадебный фотограф Павел Косточкин. Оба они с любопытством всматриваются в очертания замка-крепости. Что их ждет здесь? Обоих ждет любовь: одного – к внучке иконописца и травника, другого – к чужой невесте.
Война и мир — эти невероятно оторванные друг от друга понятия суровой черной ниткой сшивает воедино самолет с гробами. Летающий катафалк, взяв курс с закопченного афганского аэродрома, развозит по стране страшный груз — «Груз-200». И сопровождающим его солдатам открывается жуткая истина: жизнь и смерть необыкновенно близки, между ними тончайшая перепонка, замершая на пределе натяжения. Это повесть-колокол, повесть-предупреждение — о невообразимой хрупкости мира, неисповедимости судьбы и такой зыбкой, такой нежной и тленной человеческой жизни…
«Арифметика войны» – новая книга Олега Ермакова, прозаика, лауреата премии им. Юрия Казакова и финалиста «Русского Букера». «Сюжет рассказов Олега Ермакова прост – человек попадает на войну. И либо он никогда уже не расстается с ней, либо всю жизнь пытается ее убежать, и чем дальше бежит, тем большую чувствует слабость и опустошенность…» – пишет о книге Захар Прилепин…
УДК 821.161.1-1 ББК 84(2 Рос=Рус)6-44 М23 В оформлении обложки использована картина Давида Штейнберга Манович, Лера Первый и другие рассказы. — М., Русский Гулливер; Центр Современной Литературы, 2015. — 148 с. ISBN 978-5-91627-154-6 Проза Леры Манович как хороший утренний кофе. Она погружает в задумчивую бодрость и делает тебя соучастником тончайших переживаний героев, переданных немногими точными словами, я бы даже сказал — точными обиняками. Искусство нынче редкое, в котором чувствуются отголоски когда-то хорошо усвоенного Хэмингуэя, а то и Чехова.
Поздно вечером на безлюдной улице машина насмерть сбивает человека. Водитель скрывается под проливным дождем. Маргарита Сарторис узнает об этом из газет. Это напоминает ей об истории, которая произошла с ней в прошлом и которая круто изменила ее монотонную провинциальную жизнь.
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.
Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)