Песнь Сорокопута - [46]

– Я хочу основать студенческое братство, тайный союз в стенах Академии. Такие союзы есть в известных университетах типа Кэмбриджа или Оксфорда. Толкин, учась в школе, основал ЧКБО[2], это был полусекретный кружок.

– Зачем тебе это?

– Тайные организации помогают сплотиться и выстроить прочные отношения. Когда я устрою революцию, мне нужна будет поддержка всех слоёв населения. Полукровки и низшие берут численностью. В этом здании мы устроим тайную организацию для них. Но мне нужны чистокровные, у них власть и знания.

– Как ты всё это провернёшь? – Я перешёл на шёпот.

– Оглянись вокруг. – Он выпрямился и раскинул руки. – Учиться в Академии пять лет. За эти пять лет ты поможешь мне заручиться поддержкой в Запретных землях. Ты мои глаза и уши, Джером.

– Если чистокровные узнают…

– Тогда я бы предпочёл гильотину, – усмехнулся Скэриэл. – Как казнили революционера Робеспьера.

– Мы сгниём заживо в тюрьме, или нас расстреляют, – выдохнул я в ответ.

Скэриэл молниеносно нагнулся и с силой вцепился в мои плечи.

– Ты дал клятву, Джером. Ты не предашь меня, слышишь? – тихо, но твёрдо проговорил он. – Ты хочешь умереть на улице, как тысячи других низших? Или ты хочешь жить как чистокровный? Тебе нравится проходить эти унизительные проверки на границе? Чистокровное отродье решает за нас, как нам жить, кем работать. Они отняли у нас право выбора, они изгоняют нас из хороших районов в Запретные земли. Они пугают нами своих детей. Ты хочешь жить и умереть как проклятый низший? Или жить ради революции и, если потребуется, погибнуть героем на глазах у чистокровных? Они должны знать, что есть низшие и полукровки, которые могут дать им отпор. Ты со мной, Джером. Я устрою революцию, а когда мы уничтожим старейшин, то будем править новой империей.

– Ты и я? – повторил я шёпотом. Моё лицо пылало. Скэриэл так близко, он возбуждён своими словами, он верил в них, и я тоже хотел верить.

– Да, Джером. – Он взглядом прошёлся по моим приоткрытым губам. – Ты и я.

Я потянулся к нему и поцеловал. Мне показалось, что этим поцелуем я окончательно подписал себе смертный приговор. Для меня клятва на крови не имела такого значения, как то, что Скэриэл ответил на поцелуй.

Сегодня я решил, что пойду за ним до конца. Через пять лет Скэриэл Лоу, возможно, взойдёт на престол и изменит всё. Но так же возможно, что его расстреляют чистокровные, если поймают… Я буду с ним сейчас, и я буду с ним через пять, десять или двадцать лет, если судьба позволит мне избежать смерти.

Мне хотелось верить, что он целует, испытывая что-то ко мне. Что-то большее, чем те чувства, которые он испытывает к Хитклифу. Да, я ревновал его всё это время, но теперь честно признавался прежде всего себе.

Даже если Скэриэл использовал меня, я был согласен и на это. Я хотел ему верить. Скэриэл обладал природным магнетизмом. Он был опасен, и всё же я не мог покинуть его.

XIV

Прошло чуть больше недели с нашего похода на «Жизель». Я каждый день видел Леона в лицее, но дальше привычных разговоров об уроках и обменов шутками не заходило. Не мог же я в лоб сказать: «Знаешь, Леон, мы со Скэриэлом, конечно, не любители покопаться в чужом грязном белье, но ты, случайно, не скрываешь что-то трагичное? Если да, то ты это, звякни нам – поможем».

Я мысленно давал себе затрещину каждый раз, когда болтал с Кагером и в голове всплывали подобные сцены. Кроме того, что Скэриэл открыл мне глаза на происходящее, больше ничего не поменялось за это время. Клив всё так же донимал Леона, а тот продолжал игнорировать приставания. Три дня назад Кагер пришёл в школу с забинтованной рукой, но отшутился, что грации у него не больше, чем у слона в посудной лавке, вот и ударился на репетиции. Я неохотно проглотил эту нелепую ложь. Теперь я начал замечать, что Леон слишком часто получал синяки, приходил невыспавшимся, измученным и ослабленным.

В дверь постучались, и раздался тихий голос Лоры.

– Господин Готье, мистер Кагер прибыл.

– Спасибо, сейчас спущусь.

Я ещё раз оглядел комнату, удостоверился, что нигде нет вещей, способных смутить меня, например, разбросанных несвежих носков под кроватью или нижнего белья, торчащего из приоткрытого шкафа. Сегодня был день икс, ради которого человечество существовало около трёх миллионов лет. День, когда Оливия Брум сделает маленький шажок в мою комнату, но большой шаг в моё сердце. В общем, сегодня Оливия, Оливер и Леон приедут ко мне обсуждать проект по Французской революции.

Сказать, что я волновался, – значит не сказать ничего. Я боялся, что мои ватные ноги предадут меня, я могу запнуться о ковёр и буквально пасть к ногам Оливии. Боялся, что не смогу нормально соображать при ней и буду выглядеть как последний олух, который двух слов связать не может.

В гостиной Леон неловко переминался с ноги на ногу у камина, не зная, куда деть руки – то ли запихнуть их в карманы лёгкого пиджака, то ли взять оставленную на столике книгу, чтобы хоть чем-то скрасить ожидание.

– Привет, – негромко проговорил я. – Не хочешь сока или чая?

– Привет, – с улыбкой ответил Леон. – Нет, спасибо.

– Сейчас приедут близнецы. – И я присоединился к нему в неловкой позе, мало чем отличающейся от его собственной. Стояли мы как два истукана, ещё не хватало начать обсуждать погоду или последний футбольный матч в этом сезоне. Нам было привычнее общаться в стенах лицея.