Песнь об Ахилле - [57]

Снаружи пили, пели и кричали воины. На берегу горели костры, раздуваемые свежим бризом. Я шел меж лагерных костров, минуя празднующих воинов. Я знал, куда идти.

У его шатра стояла стража, но стражники дремали, опершись на копья. — Кто таков? — проснувшись, спросил один. Я шагнул мимо него в шатер.

Одиссей обернулся. Он стоял, облокотившись на низкий столик, и водил пальцем по карте. Подле него я увидел тарелку с недоеденным ужином.

— Приветствую тебя, Патрокл. Все в порядке, я его знаю, — добавил он стражнику, сунувшемуся было за мной. Подождал, покуда тот ушел. — Я так и знал, что ты придешь.

Я хмыкнул. — Что бы ты на самом деле ни думал, ты бы все равно это сказал.

Он ухмыльнулся. — Сядь, если хочешь. Сию минуту, я доем.

— Это ты дал им ее убить, — бросил я ему.

Он подтянул табурет к столу. — Отчего ты думаешь, что я мог им помешать?

— Ты бы помешал, будь это твоя дочь, — я чувствовал, что мои глаза мечут искры. Я хотел его испепелить.

— У меня нет дочери, — он оторвал кусочек хлеба, обмакнул его в подливу. Съел.

— Тогда будь это твоя жена. Что, если бы это была твоя жена?

Он поднял на меня глаза. — Что ты хочешь, чтоб я сказал? Что тогда я бы этого не сделал?

— Да.

— Не сделал бы. Но возможно, именно потому Агамемнон — царь Микен, а я повелеваю всего лишь Итакой.

Слишком легко давались ему ответы. Его спокойствие меня разозлило.

— Это была твоя идея убить ее.

Сухая усмешка искривила его рот. — Ты слишком много от меня хочешь. Я всего лишь советник, Патрокл. Не полководец.

— Ты нам солгал.

— Про свадьбу? Да. Только так можно было заставить Клитемнестру отпустить девушку. — Ее мать, там, в Аргосе. Вопросы вертелись у меня на языке, но я знал его уловки. Нельзя было дать ему отвлечь меня от гнева. Кулак мой взметнулся вверх.

— Ты его опозорил. — Ахилл пока не думал об этом, он слишком скорбел о смерти девушки. Но я должен был об этом думать. Позор от их деяния мог лечь и на него.

Одиссей махнул рукой. — Люди уже позабыли, что он был к этому причастен. Они забыли думать о нем, едва пролилась ее кровь.

— Тебе удобно думать именно так.

Он налил себе вина, выпил. — Ты гневаешься, и не без оснований. Но для чего ты пришел с этим ко мне? Я не держал ни ножа, ни девушки.

— Там было полно крови, — выхрипнул я. — На его лице, на губах. На одежде. Знаешь, что было с ним после этого?

— Он скорбит, что не предотвратил того, что случилось.

— Конечно! — бросил я. — Он едва может говорить.

Одиссей пожал плечами. — У него чересчур нежное сердце. Завидное качество, ничего не скажешь. Если это его утешит, передай ему, что это я поставил Диомеда так, чтобы Ахилл увидел лишь самый конец действа. Когда было уже поздно.

Я так ненавидел его в тот миг, что едва мог говорить.

Он подался вперед. — Можно, я дам тебе один совет? Если ты и впрямь друг ему, помоги ему избавиться от этого мягкосердечия. Он направляется к Трое убивать людей, а не спасать. — Его темные глаза удерживали меня, как сильное течение. — Он — оружие, убийца. Не забывай об этом. Можно использовать копье как посох, для опоры в ходьбе, но копьем оно оттого быть не перестанет.

Эти слова словно лишили меня дыхания. — Он не…

— Он таков, как я сказал. Лучшее оружие, когда-либо сотворенное богами. И пора ему это понять. Если уж ты не желаешь слушать ничего, выслушай хотя бы это. Я говорю без злого умысла.

Я был ему не соперник, и слова его застревали во мне, как дротики, и их было не стряхнуть.

— Неправда, — сказал я. Он не ответил, лишь проводил меня взглядом. Я молча вышел из его шатра.

Глава 19

Мы отплыли на следующий день, очень рано, вместе с остальным флотом. С кормы нашего корабля берег Авлиды казался до странности голым. Канавы отхожих мест и пепельно-белесые остатки костра девушки — вот и все, что осталось после нашего тут пребывания. Я разбудил Ахилла утром и передал ему слова Одиссея — чтоб он не успел прежде того перехватить Диомеда. Он выслушал меня равнодушно, глаза были в темных кругах, хоть он и спал достататочно. Затем Ахилл сказал: — Она мертва, так что это безразлично.

Теперь он шагал по палубе позади меня. Я старался отвлечь его, указывая то на дельфинов, преследующих наше судно, то на тяжелые дождевые облака, собирающиеся у горизонта, но он оставался безмолвным и слушал вполуха. Позднее я видел, что он, оставшись в одиночестве, мрачный и сосредоточенный, упражнялся с мечом и копьем.

Каждый вечер мы приставали в новом месте; наши корабли не были предназначены для далеких многодневных плаваний. Мы видели только фтиян и диомедовых аргосцев — флот на стоянках разделялся так, чтобы не приходилось всей армаде искать пристанища на одном острове. Я был уверен, что неспроста царь Аргоса все время был с нами. Они что, думают, мы сбежим? Я старался не обращать на него внимания, и он оставил нас в покое.

Все острова были для меня на одно лицо — высокие утесы, опушенные белой пеной, каменистое побережье, где галька царапала днища наших кораблей, будто когти. Низкорослая жесткая трава пробивалась под оливами и кипарисами. Ахилл все это едва замечал. Он склонялся над своими доспехами и начищал их, пока они не начинали гореть, будто жаркое пламя.