Песнь об Ахилле - [41]

Не скажу, что я не был возбужден. Медленное тягучее напряжение поднялось во мне. Странное, будоражащее ощущение, так несхожее с острым и явным желанием, которое охватывало меня при близости с Ахиллом. Ее, видно задело то, как скованно я отвечал ей. Снова безразличие. И я принялся двигаться, издавать стоны наслаждения, прижался к ней, словно в порыве страсти, сминая ее мягкие круглые груди.

Теперь она удовлетворилась, и стала яростно-страстной, толкая себя навстречу мне, прижимаясь сильнее и двигаясь быстрее, и глаза ее зажглись торжеством, когда мое дыхание отяжелело и ускорилось. И затем, в медленно поднимающемся изнутри наслаждении ее маленькие сильные ножки обвились вокруг моих бедер и вжали меня в нее, заставив на пике удовольствия выплеснуться в ее недра.

Потом мы лежали почти бездыханные, бок о бок, однако не прикасаясь друг к другу. Лицо ее было темным и отстраненным, а поза неожиданно напряженной. Я еще не вполне пришел в себя после соития, однако потянулся обнять ее. Утешить ее хоть этим.

Но она отодвинулась прочь и встала, глаза у нее были измученными, а под ними темнели круги усталости. Она повернулась спиной, потянулась за платьем, и ее ягодицы в форме сердечка казались мне укором. Я не понимал, чего она хотела — знал только, что этого я ей дать был не в силах. Встал и накинул тунику. Хотел было коснуться ее, погладить по лицу, но ее взгляд, острый и предупреждающий, остановил меня. Она распахнула дверь. Без всякой надежды я ступил через порог.

— Погоди, — голос ее прозвучал почти грубо. Я обернулся. — Попрощайся с ним за меня. — И дверь, темная и твердая, отделила ее.

* * *

Найдя Ахилла, я прижался к нему с облегчением — от радости быть с ним и избавиться от ее боли и печали.

Потом я почти убедил себя, что всего этого на самом деле не было, что это был только сон, порожденный рассказами Ахилла и моим воображением. Но это была неправда.

Глава 14

Как она мне и сказала, Деидамия отбыла на следующее утро. «Она отправилась погостить к своей тетке», — сказал Ликомед за завтраком; голос его был бесцветен. Если у кого и были вопросы, задать их не решились. Ее не будет здесь, пока не родится ребенок и Ахилл сможет быть объявлен его отцом.

Недели теперь проходили будто в странном подвешенном состоянии. Мы с Ахиллом старались проводить вне дворца как можно больше времени, и наша бурная радость от воссоединения сменилась нетерпением. Мы хотели уехать, вернуться к прежней жизни на Пелионе или во Фтии. Теперь, после отбытия царевны мы ощущали себя уличенными в кознях воришками — глаза всех при дворе следили за нами с удвоенной внимательностью, нам было неловко. Ликомед хмурился, едва нас завидев.

А потом началась война. Даже здесь, на забытом всеми Скиросе, до нас доходили новости. Те, кто когда-то искал руки Елены, сдержали свою клятву, и войско Агамемнона пополнилось царями из разных краев. Говорили, что ему удалось то, что не удавалось прежде никому — объединить разрозненные царства во имя единой цели. Я его запомнил угрюмой тенью, косматой, будто медведь. По моим, девятилетнего мальчика, воспоминаниям, брат его Менелай со своими рыжими волосами и веселыми речами гораздо более стоил того, чтоб его помнить. Но Агамемнон был старше, и войско его сильнее; он-то и поведет армию к Трое.

Было утро, и был конец зимы, хотя зимой и не пахло. Тут, на юге, листья с деревьев не опадали и холода не ощущалось в утреннем воздухе. Мы сидели у расщелины на скале, откуда, кажется, можно было заглянуть за горизонт, высматривая лодки или спины играющих в воде дельфинов. Мы сбрасывали с края мелкую гальку и, свесившись, следили, как она катилась вниз по камням. С высоты, где сидели мы, даже не слышно было, как галька, наконец, падает на камни у подножия скалы.

— Хотел бы я сейчас поиграть на лире твоей матери, — сказал Ахилл.

— И я. — Но лира осталась во Фтии, как и все остальное. Несколько мгновений мы молчали, вспоминая ее сладостное звучание.

Ахилл подался вперед. — А это что?

Я сощурился, всматриваясь. Сейчас, зимой, солнце восходило по-иному и било в глаза словно со всех сторон сразу.

— Даже не знаю, — я смотрел туда, где море переходило в небо. Что-то, мелькнувшее там, могло быть и кораблем, и игрой солнечного света. — Если корабль — возможно есть новости, — сказал я, ощущая, как знакомо и неприятно сосет в животе. Каждый раз я опасался, что сюда прибудут искать еще одного из тех, кто искал руки Елены. Того, кто не сдержал клятвы. Я тогда был слишком молод и не знал, что ни один вождь не пожелал бы, чтоб узнали о ком-то, кто не откликнулся на его призыв.

— Это точно корабль, — сказал Ахилл. То, что казалось крохотной щепочкой, теперь было гораздо ближе — должно быть, корабль двигался очень быстро. Яркие цвета паруса выделяли его теперь на сероватой голубизне моря.

— Не похож на торговый, — продолжал Ахилл. Торговые корабли все были с белыми парусами, дешево и удобно; тот, кто тратил краску на парус, должен был быть богачом. У посланцев Агамемнона были паруса багряные с пурпуром, на манер восточных владык. У этого же корабля парус был желтым с черным волнистым узором.