Песнь о жизни - [34]

— Не могу их бросить, — отвечала Валя. — Папа больной. Я очень тревожусь.

И девушка ходила в Гавань, напрягая последние силы.

В один из дней идти было особенно трудно. Холод сжимал грудь, дышать тяжело. Кое-как добралась. У плиты суетилась мать.

— Как папа?

— Слабеет.

Увидя Валю, отец обрадовался. Даже с постели встал.

— О, да ты, папочка, у меня молодец. — Она обняла его, прижалась к нему. — Завтра эвакуируем маму, а дней через десять тебя.

— Не тревожься, деточка, — успокаивал отец. — Я скоро поправлюсь.

На следующий день Валя проводила мать, а сама осталась работать в ночную смену. Утром побежала к отцу. Удалось выхлопотать ему на заводе усиленное питание. Радость-то какая! Даже не заметила длинной утомительной дороги.

Вот и знакомые ворота. Соседка остановила ее на лестнице:

— Не торопись, Валя! Горе у тебя…

— Умер?!

Валя прислонилась к стенке. Сумочка выпала из рук. Гулко разбилась банка, суп потек по ступенькам. Долго, стояла. С трудом, поднялась наверх. На пороге отцовской комнаты остановилась. Не могла войти. Потом бросилась к отцу. Целовала холодный лоб, руки.

— Папочка!

Одна…

Шатаясь, не разбирая дороги, возвращалась по темным улицам. Слезы застилали глаза. Споткнулась. Упала на что-то мягкое. На дороге лежал человек, едва слышно стонал. Валя встала и пошла дальше. Человек застонал громче.

«Погибнет, если не помочь ему. Но что я могу сделать?» — сказала себе, продолжая идти.

«А если у него есть дети? Им будет тяжело, как мне…»

Остановилась. Вернулась к лежавшему.

— Товарищ! Вставайте, вы замерзнете. — Потянула его за рукав.

Человек стонал, но не двигался.

— Где вы живете?

— Пушкарская… — едва слышно прошептал он.

— Гражданин! Подойдите сюда! — закричала она прохожему с санками. — Помогите довезти.

— Вот еще! Сколько их по дороге валяется. Всех не подберешь.

И зашагал дальше.

— Как вам не стыдно! Мужчина еще!

— Теперь не до стыда.

— И все же вы мне поможете! Слышите — поможете! Человек вы!

Уверенный голос девушки подействовал. Прохожий что-то пробурчал, но повернул санки и помог усадить лежавшего. Тот был слаб, валился на бок. Пришлось Вале поддерживать его за плечи. Путь был далеким. Валя совсем замерзла. Свалив больного у ворот дома, гражданин с санками ушел. Валя не знала, как такого слабого поднять по лестнице. Помогли вышедшие из ворот соседи. Как тюк, они тащили терявшего сознание человека. Валя постучала. Открыла опухшая женщина, помогла уложить больного на кровать. Комната закопченная, вещи разбросаны. Мальчик лет пяти молча смотрит на вошедших.

— Это твой папа? — обратилась к нему Валя.

— Да. — Мальчик отвернулся и стал растирать у печки свои руки.

— Разденьте больного. Согрейте кипятку. Он совсем замерз, — сказала Валя.

Женщина сняла с мужа пальто, сапоги, укутала его одеялом. Сквозь слезы благодарила Валю».

…Я кончила диктовать, подошла к Муле. У нее совсем закоченели пальцы.

— Давай немного попилим. Сразу отогреемся, — предложила я.

И мы взялись за пилу.

— Интересно ты пишешь, Оля. Диктуешь набело, без поправок!

— Я и сама не знаю, как это выходит. Перечитать не могу. Тебя просить не хочу. Времени жалко. Мне все хочется, чтоб ты скорее записывала. Очень тяжело держать в памяти десятки готовых страниц.

— Ты боялась за мои силы, Оля. Знаешь ли, как увлекает меня эта работа? Она делает меня выносливее и помогает забыть про пустой желудок.

Глава третья

Наши наносили большой урон фашистской авиации. Немцы перестали бомбить город. Зато обстрелы из дальнобойных орудий не прекращались. Враг палил в жилые дома, в фабрики. Попал снаряд и в водопровод. Лопнули трубы. Замерзла вода.

Остановились хлебозаводы. Заменить механизированную выпечку ручной — дело тяжелое, сразу не наладишь. Задержалась выпечка хлеба. Около булочных скапливались толпы голодных. Устанавливались очереди на квартал и больше.

Сегодня Муля с четырех часов утра стояла в очереди. Совсем замерзла. Я решила идти за хлебом днем. Оделась тепло. Подошла к булочной.

Морозный солнечный день. Огромные сугробы около панели. Снег на гребнях блестит, переливается. Сквозь холод чувствуется близость весны.

В хвосте очереди не видно, где ее начало. Все волнуются. Часто уходят погреться, забывают, где стояли, путают, ругаются.

По дороге узкой лентой тянутся люди с санками. Они везут своих близких, завернутых в простыни. Это дорога на кладбище. Шествие мертвых. С санками идут медленно, спотыкаются. Если кто остановился — останавливается вся цепочка. Лица у людей окаменели от горя. Живые мертвецы везут в последний путь своих близких.

А в очереди кричат, спорят. Разобрать толком ничего нельзя, Муля пришла меня сменить. Я попросила ее узнать, что за крики. Выяснилось, что до семи часов хлеба не подвезут.

Я отправились домой. В восемь вечера пришли снова.

К нам присоединилась Ира. В желудках у нас за целый день ничего не было, кроме тарелки водяного супа. Мороз усиливался, ветер крепчал. Ира и Муля ушли вперед, я осталась в хвосте очереди. Подняла воротник, засунула в него нос. Руки спрятала в карманы. Ветер ледяными иглами колет лицо, залезает в рукава, гуляет по спине. Переступаю с ноги на ногу, хлопаю руками. Проходят часы. Очередь не двигается. Под шубу я надела шесть шерстяных фуфаек. Теперь это легко можно делать. Тело так исхудало, что шуба, даже с массой фуфаек, висит словно на вешалке. Желая согреться, качаюсь из стороны в сторону.