Песнь меча - [63]

Он остановился в дверях, потому что Ангарад не любила, когда за ней наблюдали в такие минуты. Но она, кажется, не заметила его, как и женщина, которая сидела у огня, склонившись над ребенком, лежавшим у нее на руках, словно хотела снова укрыть его в себе. Комнату наполнял густой и едкий запах, кастрюля тихо кипела на огне, а рядом стоял горшок с чем-то темным и жирным.

— Pater noster[98]… — бормотала Ангарад, следя за кастрюлей. Она сняла кастрюлю с огня, когда та вскипела, и опять начала: «Pater noster…».

Женщина раскачивалась, будто уже горевала по покойнику.

Ангарад закончила молитву и отодвинула кастрюлю в сторону.

— Не нужно так, — сказала она. — Если сделаете то, что я скажу, ребенок не умрет.

Как только кастрюля немного остыла, она вынула оттуда мокрый пучок листьев.

— Теперь снимите с него накидку и держите его.

Она разложила горячие листья на грудке ребенка, который еле дышал, и он перестал хныкать, чихнув от испарений. Она перевязала его чистыми полосками ткани и укрыла полами накидки из оленьей шкуры, в которую он был завернут. Затем налила что-то в небольшую склянку, закупорила ее деревянной пробкой и дала женщине. К этому времени они уже стояли на пороге, и Бьярни отодвинулся, чтобы дать женщине выйти.

— Давайте ему настой как можно чаще, — сказала Ангарад. — Это собьет жар. Ему нужно тепло и покой. А завтра я приду. Не приносите его сюда в такой ветер. Я сама приду.

Женщина молча кивнула и, укутав ребенка своей накидкой, ушла.

— Может, им лучше заночевать у нас? — спросил Бьярни, войдя в дом и положив свой улов.

— Конечно, но она ни за что не согласится быть здесь после захода солнца. Так она спасет его бессмертную душу, даже если погубит тело.

И невыразимая горечь, с которой она это сказала, вдруг разозлила его так, что ему захотелось кого-то ударить.

— Не ходи, — сказал он на следующее утро, когда она собрала вещи и накинула на себя плащ.

— Я должна, — ответила она. — Иначе ребенок может умереть.

— Тогда я пойду с тобой.

— Нет! Не уходи далеко от дома, ты можешь понадобиться Гвину. Он совсем ослаб за эти дни.

Бьярни стоял на просеке и смотрел ей вслед, удивляясь, почему он должен повиноваться этой девчонке в штанах, как будто она леди Од. И когда она скрылась из виду, он услышал глухое мычанье — Гвину что-то понадобилось. Нахмурившись, он вернулся в дом.

Старик уже позавтракал овсянкой и, скорее всего, хотел пить, или у него скомкалась подстилка, или он опять обделался; но оказалось другое. Его лихорадочный взгляд перебегал с Бьярни на дверь и обратно. Он замычал, пытаясь что-то сказать, и так старался выговорить слово, что его мычание больше, чем когда-либо, походило на речь.

— Иди.

— Успокойся, отец, — сказал он. — Я пойду. Хунин останется с тобой.

И обернувшись к огромному псу, который стоял рядом, тихо виляя хвостом, велел:

— Сиди здесь и жди.

Выходя из дома, он услышал недовольное скуление. Пес привстал, умоляя его взглядом и хвостом.

— Сторожи, — сказал он, и Хунин уселся обратно, недовольно вздохнув.

Бьярни вышел за ворота и пошел вниз, вдоль посевов ячменя, к краю долины. Он никогда еще не был в долине, но, охотясь, часто бродил вокруг нее и дорогу знал хорошо. Вскоре, спускаясь с холма над ольховником, он увидел неподалеку Ангарад и замедлил шаг. Пока что он не хотел тревожить ее. Главное, не упускать из виду…

Он нагнал ее уже на краю деревни. Нахмурившись, она мгновенно обернулась, заслышав его шаги по торфяному лугу.

— Я просила тебя остаться с Гвином, — сказала она.

— Гвин сам просил меня пойти за тобой, — отрезал он. — Я оставил с ним Хунина. — Он вдруг усмехнулся. — Где же быть твоему наемнику, как не рядом с тобой?

Гнев миновал, и они вместе пошли по тропинке — Бьярни держался на пару шагов позади. Как и полагается охране.

Деревня была обычным скоплением хижин, крытых торфом и утёсником, и нескольких домов побольше, только не хватало усадьбы вождя, но Бьярни знал, что у валлийцев[99] принято, чтобы простой народ жил в деревушках, а усадьбы вождей и другой знати располагались в отдалении от них. Хозяйство Ангарад в достославном прошлом наверняка было одной из таких усадеб.

Тропинка перешла в деревенскую улицу, ведущую вниз, мимо хижин, коровников и амбаров. Везде кипела работа. Мужчины трудились в мастерских и кузницах, кто-то тащил поросенка по каменистой улице, женщины, закутавшись от моросящего дождя в накидки, суетились между домами и коровниками, наполняли бадьи водой из колодезя, а дети и собаки возились во дворах.

Когда они появились на улице, все стихло, детей позвали домой, а мужчины и женщины исчезли или обходили их как можно дальше. Только собаки подошли, дружелюбно виляя хвостами, и кузнец — могучий человек, которому повиновалось холодное железо, не боялся ведьм и другой нечисти, — не обратил на них внимания. Но Бьярни чувствовал, что за ними наблюдают, даже когда никого не было видно.

У хижины, где старая кошка дремала на куче мусора, Ангарад остановилась и нырнула в дверь, Бьярни последовал за ней, щурясь от торфяного дыма. Женщина, приходившая вчера, сидела у огня, держа на руках больного ребенка. Когда Ангарад вошла, она подняла голову, на мгновенье отпрянула в испуге, но овладела собой и подвинулась, чтобы дать ей место и показать ребенка. Они заговорили шепотом, не сводя глаз с малыша. У огня был приготовлен кувшин с водой.