Песнь меча - [55]

На мгновение я ослеп, потом потряс головой, и муть перед глазами рассеялась. Еще один топор вцепился в верх моего щита, и противник попытался оттянуть его верхнюю кромку, но я так крепко прижимал свой щит к щиту Зигфрида, что у человека с топором ничего не вышло.

Зигфрид проклинал меня, плевал мне в лицо, а я называл его сыном шлюхи, которую поимел козел, и тыкал в него Осиным Жалом. Клинок наконец нащупал что-то плотное позади вражеской «стены», я вонзил его, крепко ткнул им вперед и снова вонзил, но до сего дня не знаю, какую рану и кому нанес.

Поэты повествуют о таких битвах, но ни один известный мне поэт никогда не стоял в первом ряду «стены щитов». Они гордятся мощью воина и подсчитывают, сколько человек этот воин убил. «Ярко блестел его клинок, – поют они, – и великое множество пало от его копья…»

Но так никогда не бывает. Клинки не блестят, они застревают. Люди ругаются, толкают и потеют. Немного людей погибает, как только щиты соприкасаются и начинают давить друг на друга, потому что тогда нет места, чтобы сделать замах мечом. Настоящее убийство начинается, когда «стена щитов» ломается, но наша «стена» сдержала первую атаку.

Я мало что видел из-под надвинутого на глаза шлема, но помню открытый рот Зигфрида, полный гнилых зубов и желтой слюны. Он ругал меня, а я ругал его, и мой щит содрогался от ударов, и кричали люди. Кто-то пронзительно вопил.

Потом я услышал еще один вопль, и Зигфрид внезапно шагнул назад. Вся его шеренга двинулась прочь, и на мгновение я подумал, что они пытаются выманить нас из-под арки ворот. Но я остался стоять на месте. Я не осмеливался вывести свою маленькую «стену щитов» из-под арки, потому что здесь огромные каменные стены защищали нас с боков.

Потом раздался еще один вопль, и я наконец увидел, почему люди Зигфрида дрогнули. С укреплений падали большие каменные блоки. На Пирлига, очевидно, никто не напал, и его люди сталкивали куски кладки вниз, на врага. Человека, стоявшего позади Зигфрида, ударило по голове, и Зигфрид споткнулся о него.

– Оставайтесь где стоите! – закричал я своим людям.

Они боролись с искушением броситься вперед, воспользовавшись тем, что ряды врага пришли в беспорядок, но поступить так – значило покинуть прикрытие арки ворот.

– Стойте на месте! – сердито взревел я, и они остались.

Зато Зигфрид отступал. У него был сердитый и озадаченный вид. Он считал, что одержит легкую победу, а вместо этого потерял людей, в то время как мы остались невредимыми.

Лицо Сердика было залито кровью, но, когда я спросил, тяжело ли он ранен, он покачал головой. Потом я услышал позади шум голосов, и мои люди, тесно сгрудившиеся под аркой, качнулись вперед: враг ударил с улицы.

Но сзади был Стеапа, и я даже не потрудился обернуться, чтобы посмотреть на бой, потому что знал – Стеапа сдержит врага. Сверху тоже доносился стук клинков, и я знал – теперь и Пирлиг сражается не на жизнь, а на смерть.

Зигфрид увидел, что люди Пирлига дерутся, и решил, что больше на него не будут скидывать куски стен. Поэтому он крикнул своим людям, чтобы те приготовились.

– Убейте ублюдков! – взревел он. – Убейте их! Но вон того здоровяка возьмите живьем. Он мне нужен.

Он показал на меня мечом, и я вспомнил, как называется его меч – Внушающий Страх.

– Ты – мой! – прокричал он. – И я все еще хочу распять человека! И ты как раз тот самый человек!

Он засмеялся, вложил Внушающего Страх в ножны и взял у одного из своих людей топор с длинной рукояткой.

Злобно ухмыльнувшись, он прикрылся щитом, украшенным вороном, и крикнул, веля своим воинам идти в атаку.

– Убейте их всех! Всех, кроме большого ублюдка! Убейте их!

Но на сей раз, вместо того чтобы приблизиться вплотную и попытаться вытолкнуть нас из-под арки ворот, как пробку из горлышка бутылки, он заставил своих людей помедлить на расстоянии длины меча и попытаться оттянуть наши щиты вниз военными топорами на длинных рукоятках.

Поэтому бой стал отчаянным.

Топор – ужасное оружие в бою между двумя «стенами щитов». Если он не цепляет щит и не оттягивает его вниз, он все равно может разбить его в щепы. Я чувствовал, как удары Зигфрида сокрушают мой щит, видел, как в бреши в липовом дереве появилось лезвие топора, и все, что я мог сделать, – это держаться. Я не осмеливался шагнуть вперед, потому что это сломало бы нашу «стену щитов», а если бы вся «стена» сделала шаг вперед, люди на флангах остались бы без защиты и погибли.

Кто-то тыкал копьем у моих лодыжек. На мой щит обрушился второй топор. По всему нашему короткому строю наносились удары, ломались щиты, маячила смерть. У меня не было топора, которым я мог бы размахивать, потому что я никогда не носил топор, хоть и понимал, насколько это смертоносное оружие. Я продолжал держать Осиное Жало, надеясь, что Зигфрид приблизится настолько, что я смогу ткнуть клинком мимо его щита и попасть прямо в его большое брюхо, но Зигфрид оставался на расстоянии рукояти топора. А мой щит был сломан, и я знал – вскоре враг превратит мое предплечье в бесполезное месиво крови и разбитой кости.

Я все-таки рискнул шагнуть вперед. И сделал это так внезапно, что в следующий раз Зигфрид замахнулся напрасно, хотя рукоять его топора оставила синяк на моем левом плече. Ему пришлось опустить щит, чтобы взмахнуть топором, и я наискось рубанул Осиным Жалом; клинок ударил его в правое плечо, но дорогая кольчуга выдержала.