Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - [16]

Потому что это были не просто звуки, и это была не просто ночь. То были звуки острова Риан, священного острова, а они находились здесь без должного посвящения, не имея на то никакого права — только выслушав пьяного экс-жреца, нечленораздельно бормотавшего слова обряда, — и они совершили насилие над двумя истинными слугами богини еще до того, как высадились на берег.

Просто проблема Люта заключалась в том, что он верил в могущество богини, верил истово. Если это можно действительно назвать проблемой. У него была набожная, суеверная бабка, которая поклонялась и Риан, и Коранносу, а заодно и всевозможным духам домашнего очага и времен года. Ее познаний в магии и народных заклинаниях хватило, чтобы превратить внука, которого она вырастила, в беспомощную жертву ужаса именно в таком месте, где они сейчас оказались. Если бы он не так старался сохранить лицо перед другими коранами, перед своим бароном и перед этим здоровенным, ловким, мрачным и насмешливым наемником с севера, которого Маллин нанял командовать ими и обучать их, Лют, несомненно, нашел бы способ отвертеться от этого похода, когда его выбрали в число участников.

Так и следовало сделать, с отчаянием подумал он. Чего бы ему ни стоило это отступление, это ничто по сравнению с тем, как его будут унижать и насмехаться над ним из-за того, что произошло сегодня ночью. Кто бы мог подумать, что простая набожность, благодарственная молитва самой святой Риан может навлечь на человека такие неприятности? Откуда жителю высокогорий знать, как далеко может разнестись звук над морем, даже произнесенная шепотом молитва! И Ирнан сделал ему больно, когда сжал его, будто клещами. Старейший коран — крупный мужчина, почти такой же крупный, как бородатый северянин, и пальцы у него, как железные когти. Ирнану не следовало этого делать, думал Лют, стараясь вызвать в себе ярость из-за того, как все несправедливо сложилось.

Он снова отпрыгнул в сторону, споткнулся и чуть не упал. Он лихорадочно нашаривал меч, когда понял, что это Ванн подошел к нему. И попытался, с ничтожным успехом, превратить это движение в жест осторожной предусмотрительности. Ванн с безразличным лицом поманил его пальцем, и Лют наклонил к нему голову.

— Я спущусь вниз, чтобы еще раз взглянуть на них, — сказал второй коран, как и ожидал с отчаянием Лют. — Не забудь, свистни корфом, если я тебе понадоблюсь. Я сделаю то же самое. — Лют молча кивнул, стараясь, чтобы его физиономия не казалась умоляющей и тоскливой.

Легкими шагами Ванн пересек плато, ухватился за веревку и соскользнул вниз. Лют смотрел, как веревка несколько секунд подергивалась, потом ослабела, когда Ванн достиг камней внизу. Он подошел к дереву, к которому Маффур привязал веревку, присел и опытным взглядом окинул узел. Он в порядке, решил Лют, еще продержится.

Лют выпрямился и шагнул назад. И наткнулся на что-то.

Сердце его екнуло, он резко обернулся. И когда увидел тех, кто пришел, все кровь высохла у него в жилах и превратилась в сухую пыль. Он сжал губы и попытался свистнуть. Как корф.

Но не раздалось ни звука. Его губы были сухими, как кости, как пыль, как смерть. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но тут же молча закрыл его, когда кривой, усыпанный драгоценными камнями, необычайно длинный кинжал приставили к его горлу.

Фигуры на плато были одеты в шелк и атлас красного и серебристого цвета, как на церемонии. Большинство из них были женщины, по крайней мере, восемь, но кроме них еще двое мужчин. Но кинжал в виде полумесяца у его горла держала женщина. Он это определил по выпуклостям ее тела под одеждой, хоть она была в маске. Они все носили маски. И эти маски, все маски, были масками хищных животных и птиц. Волков и диких котов, сов и ястребов и корфа с золотистыми глазами, сверкающими в лунном свете.

— Пойдем, — сказала жрица с кинжалом Люту из замка Бауд, голос ее был холодным и далеким, голосом богини в ночи. Богини Охоты, в ее оскверненном святилище. На ней была маска волка, увидел Лют, а затем он также осознал, что и пальцы у нее имели форму когтей волка. — Вы действительно думали, что вас не найдут и не узнают? — спросила она.

«Нет, — очень хотелось ответить Люту. — Нет, я никогда не думал, что мы сможем это сделать. Я был уверен, что нас поймают».

Он ничего не сказал. Казалось, дар речи покинул его, молчание лежало, словно груз камней на его груди. В ужасе, лишившись всех мыслей, Лют почувствовал, как лезвие кинжала почти любовно касается его горла. Жрица взмахнула когтистой лапой, и ноги Люта, словно по собственной воле, спотыкаясь, понесли его в ночной лес Риан. В темноте под деревьями его окружали благоухающие жрицы Риан, женщины под масками хищников, одетые в мягкие красные с серебром одежды, а луна исчезла из виду, как надежда.

Возвращаясь назад через лес, Блэз через подошвы сапог чувствовал ту же самую дрожь, что и прежде, словно земля на острове обладала своим пульсом, своим бьющимся сердцем. Теперь они шагали быстрее, сделав то, зачем приехали, сознавая, что жрицу у сада могли уже хватиться и найти. Блэз отстал, позволяя Ирнану, который нес бесчувственного поэта, снова вести их. Его чувство направления казалось безошибочным даже в темном лесу.