«Пёсий двор», собачий холод. Том IV - [20]
— Граф, проснитесь. У нас этажом ниже две сотни человек, болеющих за судьбу Конторского района. Если по часам, вы их уже на сорок минут задержали. Долгое ожидание продуктивной дискуссии не способствует, а вам после будет к тому же совестно. Будет-будет, точно говорю. Пойдёмте, граф?
И граф пошёл — к противоположной стене кабинета. Медленным, будто бы вдумчивым шагом — будто бы над шагом следовало думать. За’Бэй не смог бы словами объяснить, что именно в этом зрелище было не так, но восстание мурашек на загривке приключилось независимо от наличия или отсутствия слов.
— Граф? Граф, леший вашего батюшку, какого лешего вы до сих пор не на слушаниях?!
— Не кричите, пожалуйста, господин За’Бэй. Не сердитесь, — тихо попросил граф, продолжая вдумчиво шагать.
Он был заводной игрушкой, нарядной фигуркой, исполняющей свой бедный движениями танец по приказу часового механизма. Как раскланивающиеся балерины и прочая чепуха, что завораживает в детстве и отвращает потом — манерностью мертвечины.
— Если вы не пойдёте со мной или не расскажете внятно, почему идти не нужно, я вас ударю, граф.
— Идти не нужно, — кивнул он, не оборачиваясь.
— Да почему, леший? Распоряжение господина Туралеева? Опять барон Репчинцев не снизошёл? Или наоборот — хэр Ройш снизошёл с высших сфер политики до городского строительства, прислал из Столицы телеграмму, что без него слушания по Конторскому невозможны? Что, леший вас, стряслось?
— Зачем вы столько раз позвали лешего?
— Граф, вы как никогда близки к перелому носа.
За’Бэй злился. Не злиться означало бы остаться один на один с чем-то смутным, тревожным и совершенно невразумительным — с чем-то, что происходило прямо у него перед глазами, да только глаза ни лешего не видели! Ещё немного леших.
Леший, леший, леший. Хорошее росское слово, метко целящееся в росскую действительность.
Отрезвляющую оплеуху он графу всё-таки залепил, но от переломов воздержался.
— Хорошо. Вы молчите, но я сам догадался, что вести слушания вы не в состоянии. Вы в состоянии выйти к ним, поулыбаться, поизвиняться и озвучить какую-нибудь отговорку?
— Не надо, нет, не стоит… Мне бы очень не хотелось… — граф спрятал лицо за ладонями, и это было куда понятней, чем предыдущее его оцепенение. Куда человечней и обыденней.
— Сидите в кабинете и попробуйте мне высунуться! — огрызнулся За’Бэй. — Вы больны. У вас приступ… Чего у вас может быть приступ?.. — на словах «больны» и «приступ» звонко щёлкнули совпавшие пазы очередных шестерёнок, и За’Бэй сбился.
— Не думаю, что стоит говорить правду, — наконец-то вполне своим голосом откликнулся граф. — В глазах общественности безумие не слишком сочетается с руководящей должностью.
Вторая оплеуха вышла на порядок крепче.
— «Безумие», сочините тоже! Тьфу. Вечно вы глупости с умным видом говорите. Это нервное, конечно, нервное, но чтобы безумие? Не смейте мне отвечать, вот просто не смейте! Ваши обыкновенные шуточки сейчас для меня островаты, возможно несварение. Кстати, несварение у вас и есть. Желудочные колики. Отравились вы для общественности, понятно?
За’Бэй сделал несколько глубоких вздохов, стараясь выбросить из головы всё, что в ближайшие полчаса только помешает, и развернулся к двери. В конце концов, если решать проблемы в естественной очерёдности, жизнь имеет все шансы столь же естественно наладиться.
— Господин За’Бэй… Мне бы очень не хотелось выходить к большому скоплению людей, потому что, стоя перед внимающей толпой, я слышу выстрел.
— Но выходили же вы эти две недели!
— Выходил. А сегодня никак не могу себя пересилить. И, боюсь, дальше будет только ху…
— Прекратите, — громыхнул За’Бэй дверью так, что на мгновенье оглох сам.
Как родному обрадовался солдату из караула, распорядился к графу не пускать никого. Вообще никого — даже господина Туралеева, если он вдруг перестанет симулировать роды супруги и ни с того ни с сего явится в Управление. Думал завернуть в кабинет Приблева, но пожалел времени и собственных нервов. Естественная очерёдность проблем, естественная очерёдность! Сначала отменить слушания, а там, может, и успокоиться удастся — не рыдать же у Приблева на плече, суть дела излагая.
А Приблев-то наверняка сам симулирует роды супруги господина Туралеева, он к тому имеет касательство.
Стоило За’Бэю спуститься на этаж, как до него донёсся не самый обнадёживающий шум.
— Двое таки подрались, — ответил на незаданный вопрос пузатый секретарь с головой-шариком. — Из простого народа, не из главных, конечно, фигурантов.
— И на том спасибо. Господина градоуправца уже проклинают?
— Вполруки, друг друга им проклинать пока что интересней. Но если сегодня вопрос не уладить, с них станется драку прямо у нас устроить. И уж простите, господин За’Бэй, но отмена неагрессии не означает ведь, что драки приемлемы!
— А я думал, в Конторском приличные люди живут, — без души усмехнулся За’Бэй.
Усмехаться тут нечему: благими намерениями господина Туралеева слушание это всё переносилось и переносилось, так что и пустяк бы раздулся в катастрофу. А тут совсем не пустяк, а землепользование. Когда расстрелы, аресты и нехватка ресурсов отодвигаются в тень, наступает время землепользования и прочей прозы, которая отнюдь не так пресна, как издалека чудится — вон, дерутся даже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.
««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.