«Пёсий двор», собачий холод. Том IV - [19]

— Условия? То есть… то есть вам приглянулась квартира? А как же их сиятельство, разве не нужно…

За’Бэй наскоро уверил молоденькую хозяйку, что ничего их сиятельству не нужно, решительно ничего, и помчался на слушания. Почему-то не ответив «мне приглянулись вы», как стоило бы. Как давно привык отвечать хорошеньким девицам.

Ещё на лестнице он сунул руку в карман — выкинуть все остальные адреса, — и его ощутимо кольнуло под ногтем. За’Бэй выбранился на сор, а следом сообразил: не сор это, а росские, леший их, обычаи. Мелочёвка с похорон. Он забрал оттуда крохотную веточку чего-то хвойного, прошло две недели, веточка осыпалась даже раньше — и За’Бэй с лёгким сердцем от неё избавился, но пара иголок, оказывается, по-прежнему таились в складках. Чтобы дождаться верного момента и уколоть, напоминая о себе.

Росские, леший их, обычаи. Исправно работают. Доходчиво.

Покуда За’Бэй летел через площадь до здания Городского совета и поскальзывался на мешанине, которую безумные росы считали признаком наступившей весны, в голове его сцепились наконец пазами нехитрые вообще-то шестерёнки. Нехитрые, но раньше он отмахивался от понимания, хмурился и, бывало, негодовал.

Вот на кой он ухватился за эту именно квартиру? А он ухватился — ежели теперь граф вздумает привередничать или господин Туралеев воспротивится, За’Бэй ведь костьми ляжет, чтобы их убедить. Неужто так ему нужен формальный повод к хозяйке заглядывать? Никогда не был нужен, а тут вдруг понадобилось огород городить?

Понадобилось. Не будь расстрела отца, не будь хозяйка такой потерянной и грустной, не будь у За’Бэя чувства, что он к тому причастен, он бы постучался завтра безо всякого повода, что-нибудь принёс, куда-нибудь позвал — велика наука! Но как только эта обыденная наука перестаёт быть уместной, как только видишь ей препятствие — уважение ли к чужому горю или ещё что, — так тотчас прямая дорожка скручивается лабиринтом. И петлять по нему не перепетлять: отказаться — невмоготу, добиться — будто бы дурно. Вот такая хмарь и туман.

Захотелось немедля повиниться перед графом за давние резкие слова, да графу оно не нужно. Он нынче такой, словно перчатки свои по аристократическому этикету вообще не снимает. То есть перчатки-то он не снимает взаправду, но можно взаправду, а можно всем существом не снимать.

За’Бэй поёжился и счастливо потянул на себя тяжёлую дверь — даже слушания по Конторскому лучше так называемой росской весны.

— Сколько уже заседают? — остановил он на лестнице пузатого секретаря, из бывших наместнических.

— Господин За’Бэй? Это вы удачно подоспели, — покачал блестящим шариком головы секретарь. — Анжей Войцехович же сегодня при супруге, она должна разрешиться от бремени, а ситуация требует вмешательства… Господин градоуправец всё обещает выйти к просителям — и всё не выходит. Занят, вероятно, но эти просители вторую неделю ждут слушания… Как бы они там друг другу глотки-то не перегрызли. Такой вопрос непростой, ох.

— Ох, — эхом отозвался За’Бэй. — Благодарю вас, эм-м, любезный! Вы далеко не уходите, будьте при зале… В каком, кстати, собрались? Третьем белом?

— Леший с вами, господин За’Бэй, в Первом общественном! Их почти двести человек.

За’Бэй присвистнул.

— Так. Тем более идите туда. Напитки им, что ли, организуйте. С закусками! И не фантазируйте особенно, главное — как можно быстрее. Пусть пожуют, добрее будут.

До графова кабинета За’Бэй бежал бегом — хорошо хоть порядки у них в Управлении были здравые, внешнее благообразие тут никому не сдалось. Иначе бы и революция никому не сдалась.

— Ну граф, ну как можно! — с порога возопил он. И умолк.

Граф стоял и смотрел в окно — в вечной позе каждого всамделишного аристократа, левая рука за безукоризненно прямой спиной. Из-под манжеты выскальзывала траурная верёвочка, к которой все давно пригляделись, а на самой манжете… За’Бэй аж проморгался: запонка у графа тоже была верёвочная. И волосы вместо шёлковой ленты перехватывала верёвка.

За’Бэй мигом подскочил и без церемоний развернул графа к себе. Рассмеялся от того, сколь абсурдно оправдались ожидания: все пуговицы превосходного его сюртука сменились грубыми верёвочными петлями. Неудобная конструкция, но кропотливость исполнения вызывала оторопь. Какого слугу заставишь тратить время на подобную чушь?

— Экстравагантно, нда, — вздохнул За’Бэй. — Но более чем в вашем духе. Граф, вы не прохлаждайтесь, вы отправляйтесь удовлетворять народные чаянья.

Нет, За’Бэй, конечно, читал перед экзаменом у лектора Гербамотова, что древние росы в трауре верёвкой на запястье не ограничивались, душу к телу привязывали иногда страсть как основательно, мудрили с петлями да обвязками, однако на дорогущем сюртуке чарующего жемчужного оттенка петли эти смотрелись… положим, беспрецедентно.

И ладно бы сразу на похороны так вырядился, но теперь-то чего? Ритуальный срок какой-нибудь, о котором никто, кроме графа, не читал даже перед экзаменом? Душа покойного растворилась на такую-то часть?

— Да-да, народные чаянья… — пробормотал граф так, что стало ясно: сам себя не слышит и размышляет отнюдь не о чаяньях.