Пещера Рыжего монаха - [87]

— И сколько же вы здесь один?

— Восьмой год живу, не ведая тревог. Дни провожу в трудах и молитвах, и сон мой спокоен.

На этом закончился разговор. Но Федя еще не раз возвращался к нему, расспрашивал о кладе, и беспокойство снова овладевало им. Сколько еще продлится его выздоровление? В городе его, конечно, хватились, и, надо думать, Аджин рассказал, зачем понадобилось Феде идти в горы. Возможно, его уже разыскивают, несмотря на непогоду. Но только чудо может привести людей к затерянному в горах жилищу отшельника. А что, если монахи все выпытали у Василида и сейчас пробираются сквозь вьюгу к пещере, где спрятан клад, чтобы перепрятать его заново?

Самой же тягостной была мысль об отце. Ведь у него есть все основания думать, что Федя уже покоится где-нибудь под каменной лавиной или на дне Монашки.

Мысль обратиться к помощи отшельника все чаще приходила Феде в голову.

Как-то вечером, когда Иона, усевшись у очага, занялся приготовлением ужина, Федя заговорил о том, что волновало его. Но начал он издалека:

— Дядя Иона, а кем был отец Георгий, когда вы в монастыре жили?

— Уставщиком был, а настоятелем, говорил я тебе, отец Илиодор… А что, отец Георгий сейчас обителью правит?

— Последние годы был во главе монастыря, а недавно умер.

— Мир праху его, хороший человек был. Будь он в то время настоятелем, может, и история с кладом сложилась бы иначе. А кто же теперь в настоятелях?

— Я слышал, что казначея Евлогия на это место прочат.

Иона пришел в сильнейшее возбуждение.

— Да неужто? — горячо воскликнул он. — Неразумно было его при деньгах ставить, а уж иметь такого человека над всей братией — не приведи господь! — Иона схватил кочергу и с ожесточением, изумившим Федю, начал колотить ею по затухающим головням, высекая из них снопы красных искр. Умерив свой гнев, он застыл в понурой позе. Наступило молчание.

— Дядя Иона! — вдруг сказал Федя. — Та история с сокровищами еще не закончена.

— Откуда тебе знать об этом, отрок?

— Да уж так случилось…

Волнуясь и торопясь, Федя начал рассказывать о голоде в Поволжье, о скупости монастыря, о правительственном декрете.

Отшельник с жадным вниманием слушал мальчика.

— Так почему власти не отнимут золото? — спросил он.

— В том-то и дело, что о тех сокровищах мало кто знает: Евлогий припрятал их, а когда декрет вышел, его сподручные все из монастыря вывезли и в горах захоронили. Теперь даже обыск в обители не поможет… — Федя сморщился, поняв, что сказал больше, чем намеревался.

— Не хочешь ли ты сказать, что знаешь, где находятся ценности?

Таиться дальше не имело смысла.

— Да, знаю! Я обманул вас вначале, что от взрослых отстал.

— Я и сам это понял.

Наступило долгое молчание. Федя понимал, что слово теперь за Ионой.

— Ты хочешь, — спросил монах, — чтобы я пошел в город?

— Да, я бы письмо с вами отправил.

Если бы Федя знал, какое смятение овладело отшельником!

— Вот оно как… Господи, за что мне сие? — пробормотал он.

— Там люди гибнут, — сказал Федя. Иона долго не отвечал.

— Знаешь что, — наконец заговорил он, — утро вечера мудренее, я молиться буду, подумаю…

Остаток вечера прошел как обычно. Они коротали время у огня и, точно условившись, говорили лишь о незначительных вещах. Поужинали кашей из гоми[60] и выпили по кружке компота из диких яблок и алычи. Затем в пещере воцарилась тишина.

От мыслей, теснившихся в голове, Федя не мог заснуть, а, как и в первые дни болезни, погрузился в какое-то лихорадочное состояние. Но под утро он крепко заснул, и сон, пришедший к нему, был сладок. Он снова видел себя вместе с друзьями: с Аджином и Василидом. Затем к ним присоединились Тагуа и Рыжий монах. Охотник что-то рассказывал, ему вторил отшельник.

Федя вдруг проснулся и открыл глаза. Неужели к нему вернулась болезнь? — он по-прежнему слышал голос Тагуа. Мальчик повел глазами и увидел на стене висящую бурку. Все еще не веря себе, он приподнялся на локте: охотник и отшельник сидели рядом у пылающего очага и мирно беседовали.

Федя все лежал и смотрел, а сердце полнилось радостью, и от нее вдруг навернулись слезы. Он справился с ними и позвал:

— Тагуа!

Охотник встал и быстро подошел к нему:

— Живой, джигит?

Не в обычае абхазцев-мужчин было целоваться — он взял мальчика за плечи, потом обнял.

Иона со своего места, улыбаясь, наблюдал за ними.

Тагуа помог Феде одеться и встать на ноги, хотя тот уже в этом не нуждался — от ночного болезненного состояния не осталось и следа.

Иона, поддавшись общему возбуждению, был подвижен и разговорчив, как никогда.

Феде не терпелось узнать, что происходит в городе, но Тагуа, выехавший почти следом за ним, и сам ничего не знал.

Над очагом в котле уже попыхивала мамалыга. Сели за завтрак. Дальнейшие события развивались стремительно.

— Ну как, друг, ехать можешь? — спросил Тагуа.

— Ехать? — Федя вскинул удивленные глаза. — На чем?

— Не на мне, дорогой, — лошадь за дверью ждет.

— Тогда конечно! — воскликнул Федя.

— А не простудится отрок? — с сомнением произнес Иона.

— Не бойся, у меня для него такая бурка есть! В Сибирь можно ехать.

Через час Федя с охотником готовы были пуститься в дорогу. За дверью всхрапывала и била копытом оседланная лошадь. Федя закутался в знакомую бурку, Тагуа облачился в другую.