Пещера Рыжего монаха - [86]

Ну ладно, пришлось ломать стену и одну из башен с восточной стороны. А дело оказалось ой, каким нелегким! — на века сооружение возводилось. Стены толщиной в метр…

«Знаю!» — хотелось крикнуть Феде. Уж кто-кто, а он успел убедиться в прочности стен. Лихорадочный интерес овладевал мальчиком, он не пропускал ни слова.

— Прошло так с неделю, а потом попался нам особенно трудный участок. Решили рвать динамитом.

— Это там, где высохший дуб стоит? — спросил Федя.

— А ты почем знаешь?

— Играли там в войну… Что же дальше?

— Разбирать камень после взрыва решили утром. Братия в обитель отправилась, а я задержался — любопытно было на взрыв посмотреть. Подрывники динамит заложили, по бикфордову шнуру огонь пустили. Взрыв грянул, часть башни точно кто-то изнутри гигантской кувалдой вышиб. Подрывники ушли. Остался я один. Вижу, в одном месте кусок стены после взрыва едва держится. Так и просит, чтобы его обрушили. Взял я лом, ударил раз, другой и отбежал. Обрушилась стена. Когда пыль улеглась, вижу, за отвалившейся стенкой ниша открылась, вроде кельи монашеской, сундук кованый стоит, мешки кожаные, бочонок… Один мешок, видать, камнем царапнуло, и из прорехи звяк, звяк — золотые монеты падают. Я не то чтобы обрадовался деньгам, а уж больно неожиданно получилось. Другие всю жизнь клады ищут, а тут не ждал, не гадал — само пришло.

Помолился, залез в нишу, сундук открыл, мешки развязал. Все уж ветхое стало — давно клад упрятан. Но содержимое — горит, переливается. Монеты такие, что теперь не встретишь, оружие, посуда, украшения разные — все из золота и серебра. Многие вещи дорогими камнями украшены: алмазами, сапфирами, рубинами, аметистами…

Сел я посреди этого богатства и думаю: как дальше быть? Первой мыслью было — идти в обитель и обо всем отцу Илиодору рассказать. Однако, пораздумав, отказался от этого: монастырь и без того богат, да и прежних чувств к святым отцам я уже не испытывал. Вспомнилось, как помешал мне настоятель погорельцам помочь, и решил на этот раз по-своему сделать. А как?

Собрался с силами и, чтобы братия утром на сокровища не натолкнулась, перетаскал их на новое место, которое облюбовал среди развалин. Как ни поздно было, по возвращении в обитель сразу попросился на прием к настоятелю. Предстал пред его очи и доложил, что волею божьей стал обладателем немалых ценностей и хотел бы передать их обители, если она обязуется построить для абхазцев школу, больницу и часть раздать бедным. Предлагаю это с целью возвысить обитель в глазах верующих. Что бы ты думал: обвел меня игумен вокруг пальца, как последнего дурака. И верно: дурак я и есть, что задумал в хитрости с ним тягаться.

Выслушал меня настоятель и, подумав, ответил: «Намерение твое богоугодно, но приходи утром, обо всем поговорим».

Я почти не спал, едва утра дождался. Заутреню выстоял и снова к настоятелю. Ждать приема на этот раз пришлось долго, и душа от этого ожидания не на месте была.

Наконец принял меня игумен. «Как, — спрашиваю, — решили, владыко?» А он совсем не такой, как вчера: ходит по приемной, посмеивается. «Откуда, — говорит, — у тебя такие деньги завелись, наследство, что ли, получил?» — «Нет», — отвечаю. Но про сокровища молчу. А он и не допытывается. «Видать, — говорит, — тебе голову вчера напекло. Отдохни несколько дней — освобождаю тебя от послушаний. Иди с богом».

Вышел я от игумена и скорей на гору, к тому месту, куда клад перепрятал: так и есть — пусто.

— Да что же случилось, куда он делся? — не выдержав, воскликнул Федя.

— А то, что люди игумена к этому времени его уже вывезли. Это я по своей простоте решил, что все хитро задумал. А он сразу смекнул, откуда у меня богатство взялось. Знал, где я в то время работал, знал, что, согласно преданию, клад в крепости спрятан. А я к нему пришел возбужденный, даже рясу, перепачканную камнем, не догадался сменить. Игумену все эти обстоятельства нетрудно было сопоставить и свои меры принять.

Сел я на камень, и такая тоска на меня навалилась, что впору в пропасть бросаться. Братья видят, что неладно со мной, собрались вокруг, стали выспрашивать: не болен ли? А я, и вправду, что-то несуразное бормочу. Двое взяли меня под руки и отвели в обитель, в больницу. Признал доктор нервное расстройство. Выпустили меня только через месяц, хотя я на другой день в себя пришел. Много за это время передумал.

После освобождения призвал меня игумен. «Помню, — говорит, — ты про какое-то богатство толковал, понятно — нездоров был. А здоровому было бы грех такие речи говорить. Предположим, ты бы клад нашел. Так, во-первых, тебе по уставу своего иметь не положено, а во-вторых, опять же на монастырской земле добро находится. Так вправе ли ты им распоряжаться и условия ставить?»

— А разве нельзя было пожаловаться? — спросил Федя.

Монах добродушно и снисходительно посмотрел на него.

— А кому? Отец Илиодор самому наместнику Кавказа — духовный отец. Как же, станут меня слушать… А на мне еще клеймо сумасшедшего. «Иди с богом, — говорит мне игумен, — о земном меньше думай, помалкивай да молись почаще».

А я уж давно по-своему решил. Прощайте, думаю, души заблудшие, чем дальше от вас, тем лучше… «Нет, — говорю, — святой отец, я в горы удалюсь, отшельником стану». Игумен, конечно, рад-радехонек от такого беспокойного инока избавиться. Для прилику отговаривал немного, а потом отпустил. Так и оказался я здесь, так и стал один жить.