Пещера на склоне горы - [7]

- Нет, - честно признал Чингиз. - Меня никто не тронет. Но как они расценят _ваш_ приход...

- То-то и оно! Забудь обидные слова. Ведь все мы люди... Ну, погорячились! Право же, заботясь о тебе... Теперь все ясно... В конце концов пусть будет так! Пусть ты нашел себе жену... на стороне - это мы уладим. Места много. Поможем тебе поставить новый дом, в хозяйстве подсобим... Живите с миром. Ты не обижайся.

- Постараюсь, - сухо произнес Чингиз.

Он верил и не верил.

И эта двойственность его смущала, как бы замыкала силой в его собственное "Я", где нехороших мыслей, подозрений, ощущений хватило бы на пятерых, - нет, вздор, все надо выбросить из головы.

Родные братья... Неужели они могут поступать окольно, подло?

По отношению к _нему_ они чисты - он это видел, но в тот же миг он вдруг невероятно ясно осознал, что есть не только он и есть не только мир вокруг него, враждебный, дружелюбный, безразличный, но основное: все взаимосвязано, и нет в природе четкой грани, которая способна отделить "Я" - раз рожденное, простое - от "Я", живущего на стыке множества миров и связей, и времен.

Пока стоишь на склоне, настоящей крутизны не знаешь.

Но разве им все это объяснишь?

Они ведь не были там, в пещере, не сидели у тлеющего очага и не смотрели на звезды, скалы и снега глазами, в которых отражаются начало и одновременно - бесконечность восхождения, они не ведают той радости, когда вдруг подберешь обломок камня, простой обломок, и, вместо того, чтоб выбросить, наоборот, как редкостную драгоценность принесешь с собой, поскольку этим камнем _можно_ на стене пещеры рисовать, увековечивать _Вселенную_, где ты и бог, где ты и смерть свою со временем найдешь!..

- Хорошо, - сказал Чингиз, - покуда на небе луна, пойдемте. Путь неблизкий.

Тут он солгал.

Солгал нарочно, потому что до пещеры в общем-то не так уж было далеко...

Но Чингиз вовсе не хотел спешить. Племя спит - и пусть себе. Люди за день устали.

Это ведь от зверей да от злых горных духов они сейчас защищены, а от людей, сородичей своих, вооруженных, обуянных своею человеческой гордыней, недовольных тем, что и другие могут быть не хуже...

Нет, пусть-ка лучше их тропа петляет, став против прежней вчетверо длинней, но племя хоть успеет пробудиться и соберется все для утреннего жертвоприношения...

Тогда к пещере можно подойти, назваться и начать переговоры.

Лучше так. Вернее.

Три фигурки медленно брели по узкой тропе, перешагивая через валуны, карабкаясь все выше, выше...

Да, собственно, и не было теперь желания завязывать пустые разговоры - каждый был сосредоточен, упрямо думая о сокровенном, о своем...

Селение осталось позади и отсюда, с высоты, казалось в лунном свете покрытым тонкой серебристой кисеей - ни дать ни взять, притаившаяся женщина в чадре...

Затем луна исчезла за стеною гор, и с этого момента двигаться пришлось на ощупь, в темноте.

Чингиз эту дорогу знал неплохо и заранее готовился к возможным каверзам пути, тогда как братьям приходилось туго: они постоянно падали, скользили, спотыкаясь...

- Когда же конец? - не выдержал средний.

- Скоро, скоро, - безучастно ответил Чингиз.

Он старался не замечать, как с каждым пройденным метром злость в них закипает все сильней, волна ненависти становится все круче - нет, не к Чингизу, вовсе нет, а к тем, к кому он вел их окаянною тропой...

Постепенно рассвело.

- Ну, так где же _твои_? - вновь подал голос средний брат.

Пожалуй, после того, каким тоном был произнесен вопрос, следовало вообще остановиться, что-нибудь придумать, наврать с три короба, наговорить любую чушь, лишь бы дальше не идти, не искушать капризную судьбу.

Все было ясно.

Но Чингизом, точно роковое предреченье, - по-прежнему владела какая-то смутная, для него самого необъяснимая, угрюмая надежда.

Может, обойдется, может, увидев перед собою племя, с ним заговоривши, братья успокоятся, _поймут_ в конце концов и подобреют...

И еще - Рева. Неужто и ее они не примут?

Ведь в ней таится плоть от плоти брата их, Чингиза!

Плоть-то убивать не станут!

Ее и презирать никак нельзя! Ибо она - всего лишь плоть, пока не человек, который в состояньи мыслить дурно, хорошо, нелепо...

Она - как глина: лепи из нее, что угодно, когда придет урочный час.

По убогому образу своему и подобию или по образу и подобию божества, которого пытаешься хранить в своей душе, с тем, чтоб он был в итоге твоим "Я", единственным, неповторимым. Но, главное, добрым, понятливым, не допускающим бессмысленной вражды и глупых, очень глупых притязаний...

Или любой, поднявшийся на определенную ступень развития, становится таким вот - нетерпимым, хуже зверя? И это неизбежно для всякого, кто хочет двигаться по склону дальше, забираясь выше?..

Нет, ерунда, человек рожден не для того.

Просто кто-то порой срывается в пути, но есть другие - им дано помочь. И все должны держаться дружно. В одиночку - пропадешь.

Правильно, что он никого больше из селения не взял с собой.

Желающих нашлось бы много, несомненно.

Да толку?

Они все примерно одинаковы, в том смысле, что реакция на племя у них была бы сходной: Снежный человек - почти что настоящий зверь, да и опасен он, какие тут переговоры!..