Пещера - [4]

Несколько минут Джеймс молчал, потом спросил:

— Вы хотите сказать, что родились в ледниковый период?

Старуха не отвечала. С постели послышался голос Лидии:

— Джеймс, сколько она еще собирается возиться? Я умираю с голоду.

— Уже недолго.

Он подошел к ней и присел на краешек кровати.

— Ты знаешь, она говорит, что родилась в ледниковый период.

— Да? — Лидия зевнула. — А когда это было?

— Я точно не знаю, но по меньшей мере сто миллионов лет назад. Может быть, и больше.

— Глупости. Я же говорила, что она чокнутая.

— Разумеется, такое невозможно. Но она и в самом деле какая-то необычная. Она легко донесла тебя сюда, а ей ведь уже столько лет. Может быть, она и вправду отголосок ледника? Ее предки жили здесь миллионы лет, и их наблюдения передавались от поколения к поколению. В таком случае у нее самая настоящая расовая память. К тому же Корнуэльс был единственной частью Британских островов, не покрытой льдами; здесь до сих пор находят кости ископаемых гигантов.

— Это для меня слишком сложно, — Лидия снова зевнула.

— Интересно узнать правду, — Джеймс посмотрел на старуху. — Я бы не удивился, если бы узнал, что она не совсем человек. Очень странная. Наверное, когда-то таких, как она, было много в этих местах. Они жили в пещерах глубоко под землей. Может быть, эта огромная дверь ведет в их лабиринт.

— Ты снова. — Лидия нахмурилась. — Ты же взрослый человек. Она самая обыкновенная старушка, спятившая с ума от одиночества. Таких, как она, ты здесь найдешь миллион. Выжившая из ума старушонка; только и делает, что воняет до небес, не приведи господи!

Тем временем предмет их обсуждения заковылял к кровати, неся в руках дымящуюся миску остро пахнущей смеси. Старуха сунула ее Лидии с коротким наставлением: «Ешь».

Лидия неторопливо подхватила серебряную ложку, наполовину погрузившуюся в жидкость, и осторожно попробовала.

— Неплохо. Чуть переперчено, если это перец, но вполне сносно.

Старуха обернулась к Джеймсу: «Ешь».

Он сел на один из трехногих стульев и взял ложку, стараясь не смотреть в сторону странной хозяйки, которая вскоре отложила свою ложку и прихлебывала прямо из миски, пальцами проталкивая в рот куски мяса.

— Ваши тарелки и ложки, — Джеймс заметил, что разговаривает громко, как глухой, — они очень старые?

— Угу, — старуха использовала собственную шаль вместо салфетки. — Дом. Война.

— Вы хотите сказать, что во время прошлой войны разбомбило дом, и вы?..

Он остановился. Было бы невежливо заходить дальше в своих предположениях, однако старуха отрицательно затрясла головой.

— Короткий волос, длинный волос… Война.

— Господи Боже! — Джеймс оглянулся на Лидию. — Она говорит о гражданской войне. Семнадцатый век. Кирасиры Кромвеля. Железнобокие и кавалеры.

— Чепуха, — Лидия уткнулась в свою тарелку. — Как вкусно, а что она еще говорит?

— По-моему, она знает, о чем говорит. — Он дружелюбно кивнул старухе: — Было очень вкусно. Мы вам очень признательны.

Старуха встала, подошла к посудному шкафу и вернулась к столу с каменной бутылью и двумя оловянными кружками. В каждую она налила щедрую порцию густой янтарной жидкости.

— Пейте. Хорошо. Спать.

— А она не тратит много слов, — заметила Лидия.

— Тише, она может услышать.

— Она глухая, дорогой. — Лидия полулежала на кровати, укрытая двумя пальто, сытный ужин заметно поднял ее настроение. — И сумасшедшая к тому же.

Состроив гримаску, она передразнила:

— Ты — Джейн. Я — Тарзан.

Казалось, что старуха и в самом деле не слышит их или не понимает: она невозмутимо поднесла полную кружку Лидии и повторила свое краткое наставление: «Пей».

Джеймс отпил из своей кружки. Вкус жидкости напоминал выдержанное персиковое бренди; мягкая, ароматная струйка скользнула по горлу, взорвавшись восхитительной теплотой где-то внутри желудка.

— Осторожнее. — предупредил он, — эта штука лягается, как необъезженный жеребец.

— Пусть лягается, — Лидия уже осушила свою кружку. — Мы же никуда не собираемся идти сегодня вечером?

— В самом деле, — Джеймс почувствовал, как улетучиваются остатки его осторожности, — очень хорошая вещь.

Он повернулся к старухе, подбирая слова и выговаривая их, как если бы разговаривал со слабоумным иностранцем.

— Очень хорошо. Старое, да? — он постучал по своей кружке. — Это очень старое? Вы долго хранили его? Старуха кивнула:

— Дедушка… старое, как дедушка.

— Ваш или мой? — он допил остатки жидкости и не возражал, когда старуха снова наполнила кружку. — Если они пили это в ледниковый период, им был не страшен никакой мороз.

Неожиданно он обнаружил, что с трудом ворочает языком.

— Ваш дедушка, или мой, или еще чей — они делали эту штуку из персиков, да?

— Нет, — ответила старуха.

— Нет?.. — Джеймс почувствовал, как его голову покачивает из стороны в сторону, но ничего не мог с этим поделать. — Тогда как вы это делаете?.. Из чего вы делаете?

— Кровь, — ответила старуха.

Прежде чем отключиться, Джеймс повторил: «Кровь» — и на какое-то время провалился в кромешную темноту.

Первыми к жизни вернулись его глаза. Огонь в камине разгорелся; ярко пылало свежее бревно, голубоватый дым забирался в отверстие дымохода. Потом Джеймс начал различать окружавшие его звуки: бревно потрескивало, выстреливая серией сердитых щелчков; заунывная, лишенная мелодии песня слетала с высохших губ старухи, которая раздевала Лидию.