Предложение было поддержано другими дипломатами.
— Благодарю, — Джеймс занял место пристыженного премьер-министра на трибуне. — Уважаемое собрание, у меня информации немого, но она следующая: агентурной сети на Марсе больше нет, причины неадекватного поведения дипломатов во главе с президентом неизвестны. Но дело разбирают лучшие биологи и химики, они не исключают, что их мозг подвергся какому-то воздействию, какому именно, доподлинно неизвестно. Теперь немного хороших новостей. Я получил доклады от нескольких флотов, один из них вырвался с Марса, еще два — с Демоса и один — с Фобоса. В их числе 32 военных и 73 транспортных судна. В общей сложности около трехсот тысяч человек. Но, — голос Виндслоу потяжелел, — Марс остается нашей колонией, домом для миллионов, и в этот дом пришли непрошеные гости. Они лишили в один день сотни людей жизней, тысячи — крова и миллионы — свободы! Скажите мне, кто они после этого?! Разбойничества подобного масштаба мы не видели со Второй мировой войны! Заслуживают ли они уважения среди равных? Нет! Я выдвигаю на голосование вопрос о прекращении с захватчиками всех дипломатических и торговых отношений, а также о снаряжении войск на Марс ради освобождения честных граждан нашей колонии!
Зал взорвался бурными аплодисментами, а Бинн, сидя на своем месте, пробормотал:
— Мощно. Так виртуозно решить вопрос о кризисе мог только Джеймс.
Результат голосования превысил порог, требуемый для принятия решения: 163 голоса за и 8 против.
Второй космический флот подлетал к Земле. Его корабли, закопченные, помятые и оплавленные, выглядели жалко. Но, лишившись большей части пилотов истребителей, понеся значительные потери среди десантников и оставшись без половины командного состава, он все же добрался до Земли.
Гюнтер взглянул на голубовато-зеленый шарик, укутанный в невесомую шаль облаков, чистый и яркий, такой маленький и хрупкий, словно сделанный из хрусталя, и ему внезапно вспомнились слова академика: «Да потому что люди идиоты!» И в руках этих самых абсурдных творений эволюции, чья логика сводилась к единственной мысли — лишь бы прожить хотя бы на один день больше, уже три миллиона лет находилось бесценное сокровище: Земля — планета, быть может, единственная, на которой есть жизнь.
Эрих открыл глаза. Сознание вернулось внезапно и так, будто ничего и не произошло. Ему пришла было идиотская мысль, что он в раю. Но в этом его сразу же разубедили тела людей, лежащих без сознания на полу. В том, что они живы, Эрих не сомневался, об этом говорило хотя бы то, что они дышат. «Скорее всего, еще не пришли в себя», — подумал он и взглянул на циферблат часов, висевший у выхода из палаты. Сегодня 23 марта, 17 часов 32 минуты. «Ничего себе, — изумился Берне. — Долго я тут валялся. Ну и тряхнуло же нас о Марс… Но стоп, что это такое?» Эрих лишь теперь заметил странный багровый свет, будто заливавший все сумеречными красками. Такого на Марсе нет. Тогда где же он? Понимая, что происходит нечто безумное, Эрих подскочил к иллюминатору, и его глазам открылся вид на висящий среди звезд газовый гигант, но отнюдь не Юпитер или Сатурн. Нет, это был кроваво-красный, с отливами малинового и фиолетового, из-за его края светило тусклое, втрое больше земного, багряное солнце. Эриха парализовало от ужаса:
— Где я? — пролепетал он. — Где же я?!
