Песчаные замки - [75]

Берни изумилась, редко видя ее теперь в церкви. Присмотрелась к невестке, едва не зашла, но у Тома какое-то срочное дело, поэтому она просто двинулась дальше по коридору к двери, потом по тропинке через поле.

Приближаясь к вершине холма, взглянула вниз в сторону берега. Выложенные Джоном камни поблескивали на утреннем солнце. Сверху было видно, что концентрические круги имеют идеальную форму, и Берни вдруг с изумлением поняла, что они перетекают друг в друга. Проследила глазами за переплетением линий, восхищаясь сложным рисунком лабиринта.

Спускаясь вниз по западному склону, попала с солнца в тень, ощутила прохладу, а войдя в арку грота — холодок, приятный в жаркий день. Том стоял к ней спиной, рассматривая стену. Статуя Девы Марии высилась от него справа; кто-то положил к подножию свежесрезанные розы. Берни замерла на месте, глядя ему в затылок. Если сейчас повернуться и выйти, он даже не догадается, что она приходила.

— Привет, Берни, — сказал он, не оглядываясь.

— Как ты меня узнал? — спросила она.

Он оглянулся, подняв бровь.

— Всегда знаю.

— Сестра Габриель сказала, у тебя срочное дело.

— У нас побывал еще один визитер, — указал он на стену. — Или опять тот же самый.

Она подошла поближе, остановилась с ним рядом. И прочла:

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь…

Это было написано на стене ниже первой надписи, нацарапано на камне, хоть и неглубоко. Берни провела по буквам пальцами, зная, как пришлось потрудиться писавшему.

— Ну, что скажешь, теолог? — спросил Том.

— Источник тот же, — ответила Берни. — Писание, Песнь песней.

— Наизусть знаешь?

— Знаю, — спокойно сказала она.

— Ветхий Завет, — проворчал Том. — Огонь и сера, да? Господь мечет молнии, насылает саранчу, карая грешников?

— Песнь песней — поэма о любви, — возразила Берни, желая на этом закончить дискуссию, не признаваясь, что долгие годы живет этими стихами. Одно время могла читать только их, ибо лишь они отражают глубину ее любви и страдания.

— По-моему, не похоже на любовную поэму, — заметил он. — Скорее, предупреждение. — Она смотрела на стену, по-прежнему касаясь букв пальцами. — Не согласна?

— Я этого не говорю. Любовная поэма может служить и предупреждением, и иносказанием. Сам подумай.

Он промолчал, она вспыхнула. Можно только догадываться, что вертится у него на уме. Берни смотрела на стену, на темневшие слова.

— И предупреждение бывает любовной поэмой, — сказал Том после долгой паузы. — Во всяком случае, для Бернадетты Салливан и Томаса Келли. Предупредительные колокола постоянно звонят. Слышала, что вчера вечером было?

— Нет. А что?

— Я сегодня встал рано, пришел сюда до рассвета. Нашел Джона на берегу за работой. Оказывается, лабиринт строит. Я говорю, предки-каменщики наверняка перед ним шляпы сняли бы, а он шутки не принял, был не в том настроении.

— Почему? Что случилось?

Том покачал головой.

— Сначала он не хотел рассказывать, потом понял, что я не отстану, пока не признается, и объяснил. Как я понял, они с Хонор пошли в кино на пляж в Хаббард-Пойнт. — Он бросил на нее взгляд, проверяя, помнит ли она. Разумеется, помнит, стараясь сохранять спокойное выражение на неподвижном лице.

— И очень хорошо, что пошли.

— В тот год, когда они с Хонор стали встречаться, мы все на пляж в кино бегали. Помнишь?

— Это было очень давно, — сурово заметила Берни.

— Слышу голос монахини.

— Я и есть монахиня.

— Будто я когда-нибудь смогу это забыть.

— И что с ними случилось? — спросила она.

— По словам Джона, отец Питера сделал какое-то замечание, и Реджис на него набросилась.

— Набросилась? — ошеломленно переспросила Берни.

— Да, — кивнул Том. — Джон говорит, из себя вышла. Он за нее боится. Хонор ему не позволяет с ней поговорить.

— А сама что говорит?

— Ну, по-моему, Джона винит за вчерашнее и за все остальное. Хуже того — он сам себя обвиняет. Мне его вид не понравился.

— Что же ты о нем думаешь? — Берни смотрела на надписи на стене, вспоминая одиноко сидевшую в монастырской церкви Хонор.

— Он хочет поговорить с Реджис, закончить задуманное, — сказал Том. — Насчет остального точно не знаю. По-моему, собирается уезжать.

— Куда? — Сердце Берни заколотилось при мысли о новой разлуке с братом.

— Неизвестно. Думает, что доставил слишком много страданий Хонор и девочкам. Я, кстати, спросил, не его ли рук это дело, — взглянул он на исцарапанный камень.

— Нет, — твердо объявила она.

Том пожал плечами.

— Он говорит, что был далеко, когда появилась первая надпись. Я стараюсь понять, один ли человек сделал обе.

— И что думаешь?

— Ну, как ты сказала, источник тот же. Стало быть, автор знаком с Песнью песней. Слова нацарапаны печатными буквами, трудно заметить разницу в почерке. Впрочем, есть кое-что. — Том указал на новую надпись, оглянулся на Берни, поманил к себе. — Я не кусаюсь.

Она на секунду закрыла глаза. Никогда не боялась Тома. Как только вернула Хонор письмо, словно открыла дверь, которую уже не сможет закрыть. Прошлой ночью пыталась заснуть, после полуночи наконец задремала. Снился ей этот грот, груды монет, книги, карточки с мессы, отчаянные записки, оставленные надеющимися просителями, статуя Девы Марии… Во сне она изо всех сил старалась завалить вход огромным камнем, чтобы опечатать секреты и больше никого сюда не пускать.