Песчаная роза - [27]

Но давнее прекрасное начало сверкало в ее памяти, как разноцветные искры первого зимнего дня и первого снега.

Глава 14

Первый календарный зимний день выдался просто образцовым. Накануне ночью выпал первый снег и не превратился к утру в грязное месиво, а лег искрящимся покровом на ветки облетевших деревьев, на газоны, на крыши и карнизы домов. Конечно, это была еще не зима, а иллюзия зимы, но когда Соня выглянула рано утром в окно, ее двор в Подсосенском переулке выглядел как настоящее снежное царство. А к полудню, когда она вышла из метро в Перове, ударил уже и мороз, и это был настоящий, не позволяющий в себе сомневаться, зимний радостный мороз.

И Борис Шаховской, ожидающий у метро, был частью этой радости.

– Вы зря так легко оделись, – заметил он. – Зима пришла настоящая.

– Да, – кивнула Соня. – Но мне совсем не холодно.

Распущенные волосы закрывали уши и шею лучше шапки с шарфом. К тому же и любопытство согревало. Когда утром Борис позвонил и попросил не приходить в офис, а приехать к двенадцати часам в Перово, он не сказал, зачем это нужно, так что для любопытства были все основания.

– Утром машина не завелась, пришлось в сервис сдать, – сказал Борис. – Проедем несколько остановок на автобусе? Или такси?

Он кивнул на стоящие у выхода из метро разномастные машины.

Соне хотелось спросить, куда они поедут, но спрашивать, раз он не говорит об этом сам, было как-то неловко, и она сказала:

– Зачем же такси? Автобусы днем пустые.

Мороз усиливался. Пока ехали в автобусе, действительно пустом, иней на его окне искрился с каждой минутой все ярче, и радость все сильнее искрилась у Сони внутри, она ее прямо физически чувствовала.

Вышли у парка, длинная чугунная ограда которого тянулась вдоль шоссе Энтузиастов.

– Нам сюда? – спросила Соня, заметив ворота с неразличимой издалека табличкой.

– Зачем? – Борис, кажется, удивился. – Здесь Дом ветеранов сцены.

– Я не знала. То есть не знала даже, что есть такой дом. А что здесь делают ветераны сцены?

– Живут. Как ни пафосно это звучит, но искусство в самом деле требует жертв, и многие из них остались одинокими. По сути это дом престарелых, только приличный и даже с богемным оттенком. У каждого своя комната, есть зал с камином, есть концертный. Старички прогуливаются в парке, ведут беседы у камелька и посещают выступления молодых актеров, которых к ним в порядке шефства присылают из театральных вузов. Конечно, запах старости все равно неистребим, но здесь он как-то не вызывает отчаяния.

– Откуда вы все это знаете?

Они медленно шли по тротуару вдоль парковой ограды. Снег скрипел и сверкал, будто в лесу.

– Моя тетушка здесь живет, – ответил Борис. – Одна из двух. Они с сестрой близнецы и обе актрисы, но вторая категорически отказалась сюда переезжать. Пришлось бы квартиру Союзу театральных деятелей отдать, а она желает умереть в своей постели. Как будто это так просто, лег и умер. Ну, надеюсь, до этого далеко: она энергичная, даже слишком. Да и та, которая здесь, тоже полна идей. Развила бурную деятельность, выставки устраивает.

– Какие выставки? – спросила Соня.

Борис бросил на нее взгляд, косвенный и быстрый, от которого у нее замерло сердце.

– Вам это в самом деле интересно… – проговорил он.

– Конечно. – Она удивилась недоумению, которое слышалось в его голосе. – Иначе я не спрашивала бы.

Борис остановился и смотрел теперь на нее не отрываясь. Соне тоже пришлось остановиться. Смущение и восторг охватили ее. Как в тот вечер их знакомства, когда они стояли под дождем на Пречистенке и только раскрытые зонтики их разделяли. Теперь не было и зонтиков.

– Да, я забыл, – сказал он.

– О чем?

– О вашей серьезности. Столь же твердой, сколь неуловимой.

Никто и никогда не говорил о ней… так. Так точно? Она не знала, точно ли это. Просто – никто никогда не говорил о ней, потому что не думал о ней. То есть, конечно, родители думали, и бабушка, и Женька, но и они почти не говорили, и в любом случае это было совсем другое.

Он первый на свете отдельный от нее человек, который говорит и думает о ней. Он просто первый на свете человек.

Эта мысль обожгла ее так, что, может быть, заалели щеки. Пусть он решит, что от мороза!

– Какие же выставки устраивает ваша тетя? – сама не зная зачем, повторила Соня.

Она сделала вид, что поправляет волосы, на самом же деле надвинула их на щеки, будто платок.

– Банальные. История семьи в истории страны.

Борис отвел взгляд от ее лица. Ей показалось, он сделал это с усилием, но, возможно, это было желаемое, выдаваемое за действительное.

– Это совсем не банально, – возразила она.

– В вас говорит ваша архивная специальность.

– Не только. Мне кажется, это в самом деле важно. Как люди жили, любили, что было им дорого. Странно, что я вам об этом говорю.

– Почему странно?

– Потому что у меня семья обыкновенная. А у вас-то нет. И тетушки-актрисы, и вообще. Шаховские – это же разветвленный род с огромной историей.

– Я отношусь к захудалой ветви, – усмехнулся Борис. Кажется, он наконец вышел из того странного состояния, которое показалось Соне связанным с нею. – Сучок, можно сказать. Кто-то когда-то неудачно женился, занялся каким-то бессмысленным делом, спился, и ветка постепенно отсохла. Мы пришли, – сказал он.