Песчаная роза - [26]

– А ты считаешь, подумать мне не нужно? – усмехнулась Соня.

– Допускаю, что может быть нужно.

– Ну спасибо!

– Ты зря сердишься. Если у тебя кто-то есть, просто скажи об этом. В остальном же… Я же знаю от Сашки, что представляет собой твоя работа. Не думаю, что ты ею увлечена.

– А если ошибаешься? Если все-таки увлечена?

– Я предложил бы тебе более живое и денежное занятие.

– Вести твои соцсети?

– Если хочешь – пожалуйста. Хотя их и так ведут. С определенного числа подписчиков я перестал справляться с этим самостоятельно. Да и уровень потребовался профессиональный. Но сейчас я затеваю офлайн-школу, уже весной. И в связи с этим будет интересная работа.

Он впервые смотрел на нее тем взглядом, который она помнила. Тем самым, бездонным.

– Но я… – растерянно пробормотала она.

– Тебе пора выходить из анабиоза, Соня. – Дрогнул уголок его губ. Что-то дрогнуло у нее в сердце. – Я же вижу, какая ты сейчас. А работа правда будет интересная. К тому же Израиль весной – это очень красиво.

– Весна не вечная, – машинально проговорила она.

– Боишься жары? Не беспокойся. У меня хороший дом. Летом в нем прохладно.

– Тебе по-прежнему нравится ошеломлять.

– Может быть. Но сейчас у меня другая задача. Я просто хочу, чтобы ты приехала ко мне.

«Я просто хочу». Он стал загорелый, внешне почти неузнаваемый, но по сути не изменился совершенно.

– Это будет школа для людей, которые хотят научиться, как им наилучшим образом прожить лучшую часть своей жизни, – сказал Борис.

– Лучшую – это какую? Студенческие годы?

– Следующие двадцать пять лет после пятидесяти. Возможно, и больше. – Он заметил тень недоверия в Сониных глазах и добавил: – Мы ведь первое поколение, которое получило их для полноценной жизни. Такой подарок от эволюции. Есть силы, опыт, здоровье – при грамотном отношении, конечно. Нет социальных обязательств, или по крайней мере они не такие масштабные, как раньше. Значит, есть свобода. И почти никто не знает, что со всем этим делать.

– Но откуда же знать? – пожала плечами Соня. – Никого ведь этому не учили.

– Именно! Ты сразу улавливаешь суть. Нас этому не учили, потому что до нас этого времени ни у кого не было. В школе учили, как подготовиться к юности, в универе – ко взрослой жизни. А после пятидесяти наступала старость, готовиться следовало только к смерти, и чему тогда учиться? Не новой же профессии, не путешествиям, не любви!

– Тоже новой?

– У кого как. Во всяком случае, новому ее качеству. В общем, я скоро начну набор в эту мою весеннюю школу. Она будет не дешевая и для не самых заурядных людей. С которыми надо разговаривать очень убедительно.

– Ты это умеешь.

– Да. И ты тоже.

– Это спорно.

– Это совершенно бесспорно, Соня. – Тоненько звякнула о блюдце его чашка. Сверкнули глаза. – Твоя убедительность… Неуловимая непреклонность, так бы я назвал. Как раз то, что убеждает людей в том, что настоящую правду знаешь только ты.

Соня улыбнулась.

– Никто не знает настоящей правды.

– Это не важно, – поморщился Борис.

Узнал ли чеховскую цитату? Наверное. Он знал все, что знала она, и еще что-то большее.

– Что же важно? – спросила Соня.

– Чтобы люди поверили, что в твоем понимании того, как следует поступать, большой процент не достоинств твоих врожденных, а знаний и удачи. Тогда они решат, что удача может прийти и к ним, как только они вооружатся твоим знанием.

– Пожалей меня. – Она действительно расслышала жалобные нотки в своем голосе. – Являешься как снег на голову, говоришь то, что я едва улавливаю. И предлагаешь развернуть жизнь на сто восемьдесят градусов…

– Да ничего же особенного не говорю! А выйти из зоны комфорта сейчас, по-моему, предлагают на каждом углу. Я, правда, предлагаю тебе в нее, наоборот, войти. Конечно, это потребует некоторого усилия, но результат того стоит, можешь мне поверить. Или, если не хочешь верить, воспользуйся своей уникальной способностью выстраивать причинно-следственные связи.

– Ничего уникального в этой способности нет.

– Однако семьдесят пять процентов людей ею не обладают. Это как минимум. А по моим наблюдениям – больше. – Борис встал из-за стола и сказал с той завершающей интонацией, которая была так же Соне знакома, как и все в нем: – Я пробуду в Москве неделю. Было бы очень хорошо, если бы мы улетели вместе.

И это было ей знакомо тоже – вот эта настоятельность не принуждения, а предложения, которое всякий здравый ум оценит как заманчивое.

У нее здравый ум. И она действительно умеет выстраивать причинно-следственные связи, он прав.

У открытой входной двери Борис остановился, медленно обернулся. Соне показалось, что он сейчас ее поцелует. Но он лишь помахал прощально, и, закрывая за ним дверь, она вздохнула с облегчением. В том смятении, в которое он ее привел всего за какой-нибудь час, любая попытка сближения была бы слишком странным испытанием. Она не понимала, выдержит ли его, и еще меньше понимала, надо ли выдерживать.

Соня вспомнила, какой пронзительной ясностью, каким острым предчувствием счастья было отмечено начало их отношений, и от того, что ничего подобного больше не будет, ее охватила такая печаль, словно этого не будет в ее жизни и вообще, ни с кем, никогда. Хотя почему «словно»? Вся ее жизнь после расставания с Борисом это подтверждает.