Песчаная роза - [29]

– Его репрессировали? – спросила Соня.

– Просто посадили. Он был бухгалтер в стройтресте, воровали там люто, что-то не сошлось в накладных, и его сделали крайним. Во всяком случае, так он говорил. И всю жизнь считал, что ему повезло.

– Почему?

Ее волнение не прошло, но ей было интересно слушать Бориса. Он втягивал ее в круг своих слов мгновенно.

– Через год в этом стройтресте велено было обнаружить гнездо троцкистов. Так что он вовремя ускользнул от расстрела. Хотите, поднимемся наверх, пока туфли сохнут? Выберете себе рабочее место.

Взяв подмышки, он снял ее со стола. Идти в газетных обертках оказалось удобно. И так же удобно было подниматься по винтовой лестнице, которую Соня только теперь заметила в углу.

– На карниз не вставайте, – предупредил Борис, когда поднялись по этой лестнице на уровень стрельчатых окон. – Он на соплях держится.

– Как же там можно будет устроить рабочие места?

– Не волнуйтесь, всё сделаем.

Она и не волновалась. Невозможно было волноваться, когда он говорил вот так. Когда оборачивал ее ноги газетами. Когда просто стоял под зонтиком и смотрел на нее сквозь дождевые струи.

Она влюбилась в него с первого взгляда, и никакого не было смысла от себя это скрывать.

Глава 15

– Н-да… – Борис обвел взглядом помещение. – «В начале было слово» – не пустые слова.

– Что тебе об этом здесь напомнило? – поинтересовалась Соня.

– Приятельница, которая пару лет назад принимала участие в изготовлении вот этого всего, вчера мне сказала: мы создали идеальную пустоту, это место может быть заполнено чем угодно, оно примет в себя любую мысль.

– Интересно.

– На словах – да. Визуально – сама видишь. Претензия на нечто, а по сути – до боли знакомая картина: в заводской столовой помыли кафель и завезли новые стулья.

Он был, как обычно, прав. Заведение «Дом культур на Сретенке», во всяком случае, его второй этаж, отведенный под ресторан, вызвало у Сони примерно такую же ассоциацию. Зашкуренные стены с недочищенными островками старой краски. По высокому потолку среди пятен, напоминающих плесень, тянутся блестящие, как фольга, трубы и рейки, с которых свисают маленькие плоские светильники. Открытая кухня и бар отделаны мелкой белой плиткой. Белые металлические столы и такие же стулья с решетчатыми спинками выставлены длинными параллельными рядами.

– Неплохо, что я это увидел. Меньше будет иллюзий, – сказал Борис.

– Каких?

– Будто мне недостает каких-то элементов московской жизни. Полная утрата интереса к драматическому театру тоже пришлась как нельзя кстати.

Про утрату интереса к театру он сказал вчера, когда выходили из Вахтанговского после спектакля «Медея». Соня предположила, это из-за того, что Юлию Рутберг после пластической операции можно узнать только по голосу, и то не сразу, но Борис возразил: нет, мне просто стал безразличен драматический театр вообще, по самой его природе, возраст такой наступил, наверное, ну и хорошо.

– А почему мы пришли именно сюда? – спросила Соня.

– Хотел тебя угостить чем-нибудь необычным. Мне сказали, здесь хорошая кухня.

– Хорошая кухня теперь почти везде.

– Да, Москва обжирается как не в себя. И комфорт всё нарастает.

– Это плохо?

– Если бы все остальное было в порядке, было бы хорошо, – пожал плечами Борис. – А когда люди живут по чудовищным понятиям, в выморочном обществе, да еще посреди нищей, без медицины, страны и при этом снисходительно бросают: ты у себя там в Тель-Авиве таких ресторанов не найдешь… Мне до этого, впрочем, дела нет.

– Действительно нет?

– Действительно. Это долго было не так. А потом стало так. В какой-то момент я вообще перестал интересоваться, что здесь происходит. Этот лютый бред невозможно обсуждать всерьез. Все равно что обсуждать, совсем ли нехорошо питаться человечиной или надо уважать национальные традиции. В общем, хотел посмотреть, стоит ли приглашать ту мою приятельницу оформлять для меня коворкинг в Тель-Авиве.

– Решил, что не стоит?

– Конечно. За половину тех денег, в которые она оценивает свои дряхлеющие креативные способности, я на месте найду молодого дизайнера с фейерверком современных идей. Но давай все-таки пообедаем, раз уж пришли. – Он открыл меню. – Возможно, однажды в жизни следует узнать, что такое соус для молодой капусты с ореховым велюте и трюфелем на топленом индийском масле гхи.

Ирония по отношению к интерьерам была, может, и уместна, но Дом культур считался модным заведением явно не случайно. Повар в открытой кухне управлялся со сковородками виртуозно, музыка звучала ненавязчиво, зал быстро заполнялся симпатичными, просто и со вкусом одетыми людьми, заказ принесли без промедления, и еда оказалась приготовлена так хорошо, что это даже Борис признал.

– Я действительно не знаю, хорошо или плохо, что здесь вот так, – сказала Соня. – И что много где в Москве вот так. Я об этом просто не думала.

– Ты счастливый человек, – усмехнулся Борис. – Начисто лишена социального чувства. И всегда такая была.

На этих последних словах он замолчал, будто запнулся. Она поняла почему. Неделя, которую Борис намеревался пробыть в Москве, подходила к концу, они виделись каждый день, и хотя он больше ни разу не был у Сони дома, а она даже не знала, где он остановился, – их общее прошлое поднялось в эту минуту перед ними, как огромный кит поднимается из глубины океана, и показалось не прошлым, а почти настоящим.