Пес. Страж - [18]

– Впервые встречаю такого честного трактирщика. Но ведь такого быть не может.

– Беды на наш род обрушатся, коли за ее дар начнем брать плату. А мне того не нужно,– вздохнул трактирщик.– И ей не предлагайте. Бесполезно это. Да и не знает она что такое серебро или золото. Ее даже их блеск не прельщает. Покрутит в руках, покрутит, да и выбросит.

– А как же плата за постой?

– Тут все честь по чести. Я же не предлагаю остаться у меня в трактире, ее милость сама изволила. За девочку ничегошеньки не прошу, она в гостях у матушки Аглаи, только за комнату, что занимает баронесса, но плата самая обычная. А коли не останется, так и того не надо.

– Выходит, ты связан обетом,– наконец поняв все до конца, произнес барон.

– Это так, ваша милость,– вздохнул трактиршик.

– Бедолага. Это же получается каждый тебе предлагает золото и немало, а ты должен отказываться.

Ну вот, нормальный же человек. Может же и без высокомерия. Вот только не ту тему он выбрал для шуток. Адаму такие шутки как если за причинное место ухватить, да сжать изо всех сил. Но тут уж он бессилен. А главное не только из страха он так себя ведет, но и от искренней любви к этой женщине, которую почитал даже выше покойной матери.

– Ладно, не расстраивайся так, трактирщик. Сколько у тебя комнат?

– Две, ваша милость.

– Ну тогда я займу обе на все время, пока Агнесса будет здесь. И слуг моих принимай на постой. Сараи-то найдутся, чтобы разместить.

– Это как плата получится,– усомнился Адам.

– Понимай как знаешь. Но с другой стороны, ты меня не зовешь, людей размещать не предлагаешь. Это я переезжаю к тебе из другой гостиницы.

– Но плата обычная,– тут же поспешил уточнить Адам. Беды они никому не нужны, а уж ему-то в последнюю очередь.

* * *

– Ну чего ты упрямишься? Мясо наисвежайшее, еще и часу не прошло как тот барашек на лужке пасся. Ну, не могу я, болею. Понимаешь? Давай не упрямься и ешь. Вот же упрямец. Ну тогда сиди голодный.

Отчаявшийся накормить своего питомца, мужчина героического сложения бросил кусок мяса в клетку, которая впрочем была открытой. Потом устало вздохнул и переломившись в поясе, оперся о дрожащие колени. Вообще-то его можно было назвать и стариком, потому как по виду ему было лет шестьдесят, а может и больше. Вот только глядя на эту живую гору, все такую же крепкую как в годы своего расцвета, меньше всего думалось о старости. Это легко угадывалось несмотря на то, что сейчас вид у него был не самый бодрый.

Что-то он совсем расклеился. Он уж и не помнит когда в последний раз так болел. И с чего бы это? Неужели тот дождь, под который он попал на охоте, виновен в его болезни? А может, это старость решила все же заявить на него свои права? Жизнь он прожил бурную и было в ней все, от нестерпимо палящего солнца, до ледяного холода и сырости подземелий. Причем в последнем месте ему доводилось бывать в различном качестве.

Он лично вел дознания, и был знаком со многими пыточными во многих замках. Он же являлся и узником самой глухой темницы в королевской тюрьме, для особо опасных преступников. Там он провел ровно год. Даже его самые верные шпионы не рискнули ему помочь, а может попросту обрадовались, что тот, кто держал их в своих руках, сейчас не способен им ничего сделать.

Прошел он и через пытки. Но он оказался тем самым исключением, когда пленника так и не удавалось разговорить. Чего нельзя сказать о нем самом, у него заговаривали даже самые упрямые и фанатичные подследственные. Несмотря на длительные допросы, которые длились казалось целую вечность, он все же не выдал ни одного из своих соглядатаев, ни в Несвиже, ни в других королевствах. Он не сказал ничего.

Нет, он не был особенным. Он стал легендой, но не только благодаря своему стальному характеру. За это особая благодарность Тэду, палачу королевской тюрьмы, с которым их связывали многие часы проведенные вместе в мрачном подземелье, когда они вместе дышали царящим там смрадом. Тэд многому научился у барона Гатине, верного пса покойного короля Георга третьего и как утверждали многие, всего королевского рода, сторожевой несвиский пес – это прозвище было известно далеко за пределами королевства. Так вот, было дело, они с палачом вместе выпили по чарке вина, все там же в подземелье, за упокой короля, когда тот умер. За все время барон не удосужился ни разу подать руки палачу, еще чего не хватало, но вот тогда, убитый горем, он отчего-то спустился в пыточную и обнаружив там Тэда, потребовал кружку. Налил вина, потом плеснул в другую и не чокаясь, каждый из них выпил свое вино. Вот и все. Но старина Тэд этого не забыл и плевать, что тогда барон был в расстройстве чувств и слабо соображал, что делал – это была великая честь и это осталось с палачом на всю жизнь.

Нет, он не прикладывал к телу Жерара холодное железо, все было раскалено как и положено. И стальные шипы, самым натуральным образом впивались в его плоть. Клинья вбиваемые между досками загросских сапог исправно распирали их и самым настоящим образом дробили голени допрашиваемого. Тут он ничего не мог поделать, потому как очень легко мог занять место рядом с ним. Но палач понимал, что единственно, чем сейчас может отомстить барон, тем кто над ним куражится – это молчание. Поэтому когда Жерар уже подходил к грани, когда был готов заговорить, Тэд слегка переусердствывал и допрашиваемый лишался сознания.