Пёс Одиссея - [51]

Наша первая и последняя встреча с журналистом, как раз сегодня утром, познакомила нас с облекшимся в плоть и кровь мифом, который сложился в наших умах под воздействием рассказов Али Хана. Хамид Каим, человек как человек.

«Пежо» надрывался на извилистой дороге. Внизу море натягивало на себя изумрудную кожу. На его спине, словно светляки, мигали лунные блики. Нескончаемый прибой затевал свой танец.

Таксист высадил меня у ночного клуба. «Шемс Эль-Хамра» прятался в нескольких километрах от мыса, на холме, что нависал над морем. На востоке Цирта, далекая, почти безобидная, свернулась комочком на своем асфальтовом ложе, мерцая, словно звездное скопление, и ее отливающие стеклянным блеском сполохи танцевали на воде и выплескивались на песок.

Я вошел; два служебных цербера сочувствующе поглядели на меня. Третий в вестибюле обшарил меня с головы до ног. Удовлетворясь результатом просвечивания, пропустил дальше; я толкнул двустворчатую дверь. Музыка, словно взрывная волна, ударила мне в лицо. Я попятился; колоссальный людской водоворот подхватил меня, понес и выбросил у круговой железной ограды. На всей площади этого круга — столики и беседующие за ними люди. Ниже — еще два крута, где сидели другие люди. В последнем круге был танцпол, окруженный несколькими столиками. Сидевший за одним из них майор Смард наблюдал за танцующими.

Его голову осенял тусклый, зыбкий свет; майор восседал посреди выпускающих дым устройств. Он поднял глаза и увидел меня. Его простертая вверх ладонь на несколько мгновений потерялась в дыму, затем появилась вновь, обагренная кровью. Музыка рычала, как самолет на взлете. Он сделал мне знак присоединиться к нему. Я стал спускаться по ступенькам. По мере того как я погружался в чрево клуба, шепот и слова посетителей доносились до меня все отчетливее. Погружение в поток сознания отдельного человека, в общем-то, фантастика, рассуждал я, пытаясь себя подбодрить, как и эта атмосфера, которая со всех сторон окутывает меня своим плащом из черной пены, своей накрахмаленной мантией.

Раньше я думал, что гашиш, который я вдыхал на протяжении всего этого дня, коварно заманил меня в ту самую ловушку, из которой выросла и Цирта. Сейчас я в этом уже не уверен. Истина где-то между листьями конопли и провалом в сознании, в каком-то зазоре — тревожном, но спасительном для рассудка именно потому, что, оставаясь расплывчатым и прикрытым, он дарит мне лазейку, без которой я бы, наверное, сошел с ума. Я выдумал Цирту, чтобы спастись. Жестокий парадокс.

Я лавировал в рассеянном свете, пока круги танцевали. Проглатывал ступеньку за ступенькой. Приложив неимоверные усилия, я достиг цели. Майор Смард, казалось, уснул, убаюканный рекой, которую мне было так трудно пересечь и из которой все не удавалось выбраться. Странная мысль мелькнула у меня в голове. Так, значит, это он и был, сказал я себе; вся эта каша, вся эта грязь.

— Неправда, — сказал майор Смард. — Я не такой…

— Так кто же вы?

Он долго смотрел мне в глаза, потом предложил сесть. Я придвинул стул.

— Страшно, правда?

Я кивнул.

Прилипшие друг к другу люди устремились в пространство перед нами. Миг — и они танцевали, корчились в свете прожекторов. Кое-где дергались женщины, грубо накрашенные, почти нагие.

Блуждающий океан смел дамбы и уничтожил на земле всякую жизнь и форму. Когда громадная волна отступила и скрутилась в спираль, словно змея в земном чреве, нужно было ждать и ждать, ночи напролет, чтобы хаос вновь обрел очертания и породил свет из тьмы.

— Это чье?

Майор Смард:

— Даже не знаю… может, мое…

Он был пьян.

— Зачем было звать меня?

— Да я и не звал вас вовсе, — ответил он, пожимая плечами.

Музыка раздулась, как волна, и едва не погребла нас под собой. Когда она утихла, майор Смард заговорил снова:

— Взгляните на человечество в целом. Что вы видите? Индивидуумов. Дико возбужденных. И одиноких. Сколько бы они ни притворялись, ни разыгрывали роли, живут они в одиночестве. Это так. Глубоко внутри что-то ясно говорит им, что они одиноки, потеряны. Какой-то зверек бегает у них в головах и громко так кричит, прямо во всю глотку орет, что все это ничего, ну совершенно ничего не значит, — а они не перестают разыгрывать храбрецов, распускать хвосты. И вот, чтобы забыть про зверька, они танцуют, пьют, трахаются. В этом смысле ваш друг — ну, вы знаете, о ком я…

— Мурад? Мурад, что ли?

— Да… Вот-вот, Мурад. Он прав. Им только это и нужно. Пить, жрать и трахаться. Мы же все равно сдохнем. Может, через день, может, через пятьдесят лет. Но это со всеми произойдет. А пока… пока, говорят они себе, надо немножко повеселиться. Давайте веселиться!

— Работенка у вас не из приятных.

— Вы ошибаетесь, молодой человек. Наша работа — это нескончаемое удовольствие. Именно поэтому я и пригласил вас на эти танцульки.

Он забился в конвульсиях. Его сотрясал утробный смех.

— Весьма польщен, — сказал я, собираясь встать.

— Сидите! — приказал он.

Я повиновался. Официант проскользнул между столиками и предстал перед майором.

— Желаете еще что-нибудь, мсье?

— Бутылку виски.

Тот исчез в дыму.

— Вы ведь выпьете со мной?

Официант вернулся с темно-коричневой бутылкой на подносе. Открыл ее и поставил перед нами. Майор Смард щедро плеснул в мой стакан.