Первый разведвзвод - [14]
Микита все время молчит. Но когда увидел почти новый лемех, проворчал:
— Ишь, сопляки! Взять бы да по мягкому месту этим лемехом…
Он угрожающе глядит на нас. И все еще держит в больших черных руках поблескивающий лемех. Дед Кузьма в колодце — кто защитит?
Выручает Антип:
— Пособи, Яковлич.
Микита швыряет к самому забору злополучный лемех, берется за шест. Легко перебирают отполированный шест его бугристые руки.
Шмякает мокрый песок из ведра, и снова скрипит колодезный журавель. Ноют руки, болит спина. Горят ладони, будто не за веревку хватаемся, а за угли.
— Эге-эй! Хлопцы! — гремит из колодца голос деда Кузьмы. — Звезды вижу! Звезды!
Мы не верим. Как это: звезды — днем? Дед горячится, что-то доказывает. Слов не разобрать: сплошное «бу-бу-бу» несется из колодца.
— Полезай! Сюда полезай!
— Еще что? — отзывается Микита. — Мало, что железяками запачкали, так и самих туда?
— Ты скажи спасибо, Яковлич, — зашелся в мелком смехе Антип. — Хоть колодец почистим…
— Добрячий колодец, на добрячем месте.
— Полезай! — снова гремит из колодца.
И вот мы лезем за звездами. Вернее, нас спускают на дно, по очереди.
В сером четырехугольнике сруба видно мутное небо. Будто слегка кто-то затушевал его черным карандашом. И на нем — звезды. Да-да, звезды! Дневные звезды!
— Да вы с ума посходили, что ли? — ворчит Микита Силивонец. — Посмеяться хотите?
— Полезай, Яковлич, а? — подзадоривает Антип. — Хотя тебе — слабо. Трус ты, Яковлич.
Микита вдруг глубоко насунул кепку. Уже занес одну ногу в ведро. Оглянулся, долго смотрел на нас.
— Ты прав, Антип: боюсь. Разве они, — показал он на нас, — вытянут?
— Ого-о! — засмеялся дед Антип. — Эти хлопцы, человече, быка вытянут! — А потом добавил: — Да и я пособлю ж…
— Смотри-ка, елки-моталки! — глухо доносится Микитов голос. — Звезды! Чего не ждал, того не ждал.
Но никто из нас не ждал, что будет через полчаса.
А вышла необыкновенная история.
Дед Кузьма уже добрался до самого дна колодца и крикнул:
— Последнее! Скорей тащите ведро! Замерзаю!
Последнее ведро было, как и прежние: песок да рыжая вода. Ну, может было больше в нем воды. Потому что вода быстро прибывала.
Я торопливо выплеснул воду, а Федя начал двумя руками выскребать осевший песок. Под клетчатой, уже порядком запачканной рубашкой ходуном ходили острые лопатки. Федя сегодня был угрюм, вроде Микиты, молчалив. Конечно, было из-за чего. Уже третий час работали без передышки. Вдруг острые лопатки нашего Феди замерли.
— Шевелись же ты, а то дед замерзнет, — сказал я, и не только из-за деда. Тяжело долго держать на весу скользкий шест с ведром.
— Погляди-ка! — проговорил Федя.
В руках он держал какой-то черный предмет. Вроде наконечника от авторучки, только граненый да толще.
— Брось! — крикнул Микита и вмиг побледнел. — Взорвется!
Федя выронил этот черный предмет, и он шлепнулся в грязь. Мне показалось, что грохнул взрыв. Я выпустил ведро, схватился за голову. А Микита в то же мгновение схватил Федю, заслонил его собой.
Через минуту мы уже хохотали. Правда, не очень дружным был смех. Не очень-то посмеешься, когда и руки дрожат, и спину будто кто-то иголками колет.
— Вот черт, — оправдывался Микита. — Думал, немецкая «игрушка». Во время войны немцы бросали такие. Возьмет ребятенок и…
Я тоже читал о таких игрушках. Какие все-таки подлые были немцы! Сказано-то: фашисты.
— Эге-эй! Ведро давай! — снова загремел дед Кузьма.
Мы вытащили его из колодца мокрого, испачканного грязью. Даже борода была заляпана песком.
— Ух ты! — жмурится дед Кузьма. — Как из того света.
— А мы тут без тебя на том свете побывали, — начал Антип. — Думали, взорвется.
— Вот что нашли. — Олег уже держал эту граненую черную палочку.
Дед Кузьма, увидев находку, воскликнул:
— Смотри-ка, почтальон!
И он рассказал нам, что такое солдатский «почтальон». В небольшую эбонитовую трубочку кладут полоску бумаги. На ней — фамилия солдата, адрес семьи. Потом плотно завинчивают колпачок… Убьют солдата или тяжело ранят, и «почтальон» скажет, кого ранило или куда и кому следует отправлять недобрую весть…
Колпачок не отвинчивался.
— Дай-ка я.
Микита крутнул в своих прокопченных пальцах трубочку. Колпачок хрустнул, и мы чуть не стукнулись лбами, так хотелось посмотреть, что там.
В «почтальоне» находился пожелтевший сверточек бумаги. Мы осторожно вынули его.
Видно, руки дрожали, а может, бумага такая. Первый лоскуток раскрошился, а сверточек никак не развернуть.
Зашли в Микитов дом. И хоть я первый раз был здесь, а так и не запомнил тогда, что там, внутри дома…
Осторожно развернули на столе бумажную полоску. И я, будто первоклассник, прочел по слогам: «Пальчиков Иван Максимович, г. р. 1895». Дальше был адрес. Я читал и не верил, что это «почтальон» моего деда.
— Царство ему небесное, — перекрестился дед Антип. — Добрый был человек…
Мы сняли шапки. Я бережно взял желтый листок… И будто только сейчас понял, что мой дедушка умер…
— Смотрите, — выдохнул Славка, — еще что-то написано!
На обратной стороне, будто ржавчиной, бледно нацарапано: «Микита Силивонец не предатель. Нас предал Юрас Ник…» Буквы обрывались — конец слова как раз приходился на тот лоскуток, который раскрошился. Трудно было прочесть! Не то «Ник…», не то «Пик…», не то «Пин…»
