Первый нехороший человек - [77]

Шрифт
Интервал

– Где вы познакомились? – пропыхтела я.

– С кем? – Он оставил на миг свои потуги, затем продолжил. – У доктора в кабинете. В приемной.

– У доктора Бройярда.

– Ну. У Йенса.

Она читает журнал, он садится рядом. Он рассказывает ей то-сё о жене доктора, какой она знаменитый художник. Он не узнает ее, пока не спрашивает, как ее зовут.

– Кли.

Он улыбается, сложив всю картинку, оглядывает ее с головы до ног. Какова вероятность того, что они вот так вот столкнутся? Высока. В этой приемной она выше среднего. Вот почему я ее туда отправила. Он говорит, что, кажется, знает ее родителей.

– Ты живешь у Шерил Гликмен? Из их конторы?

При упоминании моего имени она морщится. Я женщина, которая только что сообщила ей, что у нее вонючие ноги; я все еще видела ее громадную улыбку и как она опала. Она хотела меня, а я отправила ее лечиться. Нога у нее дергается от гнева; Филлип кладет на нее крупную руку. Она смотрит на его седую бороду, на кустистые брови.

– Как вас зовут, еще раз?

Даже из-за своего стола Рут-Энн видно, что произойдет дальше. Сперматозоид входит в матку, оплодотворяет яйцеклетку, зигота, бластула и так далее. С того дня начинается сознание Джека.

Не я его сотворила, но сделала все, чтобы он был сотворен.

Вот как сильно я тебя хотела.

Глядя на детский монитор, я восхищалась сплетением людей, благодаря которому он воплотился, и у меня под веками набухли слезы гордости. Мой сын.

– Все в порядке?

Я кивнула, пряча свою радость под лицо. Филлип скатился из меня и прочь с меня.

– Все в порядке, – просипел он. – Я тоже больше не достигаю пика. И, возможно, безопаснее, если я и пробовать не буду – хотя вот так способ уйти, а? – Он потрепал меня по потному бедру. – Хочу, чтобы ты знала: я этого не боюсь, но… – Он сглотнул. – Нет, это неправда. Я очень этого боюсь. Но не боюсь бояться.

Я кивнула. О чем мы говорим? Джек перевернулся на бок, затем опять на спину.

– Я с этого глаз не сводил все время – с самой юности, оно не может ко мне подкрасться. Хочу знать, когда оно придет, хочу приветствовать.

Смерть – вот мы о чем.

– «О, привет, – скажу я. – Заходи. Дай собраться, а потом пойдем». Но не собираться я буду, а все отпускать. Прощай, дом, прощайте, деньги, прощай, жизнь отпадного чудесного мужчины. Прощай, Шерил.

– Прощай.

– И затем я выйду за дверь, так сказать.

Я представляла дверь – и как я запираю ее за ним. В спальне показалось до странного холодно, почти как в склепе. Джек теперь лежал на животе.

– У меня есть завещание и план похорон и все такое, но, если ты не против…

Джек внезапно закричал; крик вырвался из монитора, раздирая ночь.

– …если ты не против, – Филлип возвысил голос, чтобы его было слышно поверх криков. – …я тебе изложу кое-какие подробности. Ты слыхала об «ЭкоКоконах»? Я бы хотел быть похоронен в таком вот.

– Мне надо… – Я показала на монитор. Филлип вскинул палец.

– Они пока не узаконены, однако если ты…

Джек рыдал; я села на колени. Филлип глянул на меня снизу вверх, брови нахмурились.

– Я всего второй раз это рассказываю кому бы то ни было.

Ребенок потрясенно выл. Я никогда не не приходила, если он плакал. Я выскочила из постели и выбежала из комнаты.


У него резался зуб. Бутылочка его не успокоила, и я пошла гулять с ним по дому. Тоже не помогло, и я навесила слинг поверх ночнушки, уложила его туда. Набросила куртку и выбралась на крыльцо. Мои туфли стояли на своем месте, ждали.

Небо, пока мы шли, казалось, светлело. Но до рассвета еще несколько часов, и потому это либо луна, либо глаза привыкли. Не большими кругами пошли, как я это обычно делала, а двинулись покорять новые земли, квартал за кварталом. В понедельник приедет человек насчет веранды. У нас с Филлипом будут похожие электрические зубные щетки. Штука с телефоном и его «давай» вскоре станут обыденностью. А также и просмотр «60 минут». Джек глазел строго вверх, внезапно спокоен, взгляд – на паре мигающих огоньков.

– Самолет. – Я погладила его по спине. – Однажды ты полетишь на самолете. – Огоньки исчезли из виду. Мир на ощупь был теплым и замкнутым, словно мы оказались в громадной безопасной комнате. Джек по-всякому тянул шею. Я погладила его по голове. – Все другие малыши на свете спят, – прошептала я.

Ноги изголодались по движению, едва не подпрыгивали на каждом шаге. Я могла бы идти вечно, обхватив руками единственное, что действительно имеет значение, полная бутылочка в одном кармане, кошелек – в другом. У нас есть все необходимое. Как далеко мы в силах уйти? Доберусь ли я до горной цепи вдали? Я никогда толком не замечала этих исполинских вершин; они словно вознеслись только что, озаренные городом. Я прошагала час, не подумав ни единой мысли, Джек у моей груди давно уснул. Большинство домов стояли в полной темноте или же освещались только телевизором. Какой-то человек выставил на лужайку опрыскиватель. Кругом лишь коты, повсюду. Горы оставались одного и того же размера часы напролет, словно я с каждым шагом отталкивала их от себя. И вдруг они оказались совсем тут – я была у подножья одной. Невтерпеж ли мне взобраться на нее? Вершину увидеть удавалось с трудом; я откинула голову, одна рука – на теплой попе. Так близко не увидишь. Я развернулась и пошла домой.


Рекомендуем почитать
Револьвер для Сержанта Пеппера

«Жизнь продолжает свое течение, с тобой или без тебя» — слова битловской песни являются скрытым эпиграфом к этой книге. Жизнь волшебна во всех своих проявлениях, и жанр магического реализма подчеркивает это. «Револьвер для Сержанта Пеппера» — роман как раз в таком жанре, следующий традициям Маркеса и Павича. Комедия попойки в «перестроечных» декорациях перетекает в драму о путешествии души по закоулкам сумеречного сознания. Легкий и точный язык романа и выверенная концептуальная композиция уводят читателя в фантасмагорию, основой для которой служит атмосфера разбитных девяностых, а мелодии «ливерпульской четверки» становятся сказочными декорациями. (Из неофициальной аннотации к книге) «Револьвер для Сержанта Пеппера — попытка «художественной деконструкции» (вернее даже — «освоения») мифа о Beatles и длящегося по сей день феномена «битломании».


Судный день

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Русалочка

Монолог сирийской беженки, ищущей спасение за морем.


Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.