Первый нехороший человек - [33]

Шрифт
Интервал

Она долго смотрела на меня в упор, и я размышляла, не самый ли я нелюбимый ее пациент.

– Ну, как решите, – наконец сказала она. – Но, насколько я понимаю, сорокавосьмичасовое окно отмены приема вы уже пропустили.


Кли думала, что ее розовые шорты ее прикрывают, но нет. Когда она сидела нога на ногу, мне был виден краешек ее русых лобковых волос и даже более того. Как-то утром я углядела плоть половых губ, розовых и отвисших. Не опрятное, скрытное мясо, какое я себе представляла. С этими новыми данными Филлипу пришлось вернуться к себе и отзаниматься всем сексом, какой уже случился прежде. Он очень хотел повидать ее анус, хотя не стал бы его так называть. Я перечитала все его эс-эм-эсы, но подходящее слово не нашла. Выбрала очко. СОЗНАЮСЬ, мог бы он написать, ХОЧУ ЗАБИТЬ СВОЙ НАБРЯКШИЙ ЧЛЕН ЕЙ В ОЧКО.

Когда его упоминали на работе, обычно в разговорах о поисках фондов, я ощущала дрожь незримости – не в смысле что я была Филлипом, но слышать, что его так свободно обсуждают, было странно.

– Пожертвование Филлипа Беттелхайма оказалось в этом году несколько меньше, – сказал Джим, – но пока только июнь, может, еще раз даст. С ним кто-нибудь обсуждал инициативу просветительской программы среди высокорисковых?

С тех пор как я дала ему свое благословение, мы не разговаривали; думаю, он был занят всем тем, что я себе представляла о его нынешней занятости. От этих мыслей у меня возникала печальная боль, но даже и эта боль возбуждала. Я ощущала, до чего мы близки. Доказать это никак нельзя, но я подозревала, что мы набрякали одновременно, вероятно, даже эякулировали в унисон – как, бывает, сонастраиваются менструальные циклы у женщин. Я размышляла, на какой стадии цикла сейчас Кли.

– Шерил. – Я вскинула голову. Лицо так похоже и так не похоже на ее. – Как там моя дочь? Хорошо себя ведет?

– О да, – сказала я слишком поспешно. – Совершенно. – Сюзэнн скрестила руки, ждала. Она все знала.

– Давай начистоту. Я знаю, какая она. – Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Много смотрит телевизор, – прошептала я.

Сюзэнн вздохнула.

– Она вся в Карлову мать – тут не тонна. – Она постукала себя по лбу. На один неуютный миг я почти обиделась за Кли.

– Она, скорее, инстинктивная, – сказала я.

Она закатила глаза.

– Ну спасибо. Мы с Карлом подумываем, как бы тебя отблагодарить. Не… не деньгами, в смысле.


Ее коровья бездумность мне больше, в общем, не мешала. Или же это не имело значения – ее личность была лишь малым листочком петрушки, украшавшим теплые бурые ляжки. Кли ежедневно скакала на набрякшем члене Филлипа, по многу раз на дню, и поначалу казалось, будто ему никогда не надоест спускать ей в кису, отороченную русыми лобковыми волосами. Но по прошествии десяти дней я столкнулась с трудностью. Он все еще хотел того же, даже больше, но добираться туда получалось все дольше и дольше – иногда чуть ли не полчаса. А иногда и вовсе никак. Я пробовала неожиданные позы, новые обстановки. В одной фантазии Рут-Энн наблюдала половой акт, восхищалась и аплодировала, клинически одобряя. Получилось настолько маловероятно, что подействовало – ненадолго. Но разрядку Филлипа могла пресечь любая малость.

Запах ног Кли. Когда-то эта незадача была в списке последней, теперь же сделалась настоящим фу. Филлип иногда надевал ей на ноги пластиковые пакеты, запечатывая запах резинками, лишь бы набрякнуть.

Слей мне в кису, – молила она. В меня! В меня! – стенала киса, шевеля болезненными рыхлыми губами.

Пока не разберешься с ногами – никак, – рявкал он. – Я знаю одного цветотерапевта, он специалист в таких делах, лучший на западной стороне. Скажи, что это я тебя послал.

Я подождала обыденной минуты, чтобы об этом поговорить, затем плюхнулась на подлокотник дивана. Она хлебала лапшу из стакана.

– Годная штука? – Она перестала есть и недоверчиво нахмурилась. Мы не обменивались не сценарными диалогами со времен Кейт. – Прежде всего так: мир. Ладно?

Она наморщила лоб и оглядела знак «V», который изображали мои пальцы. Я понятия не имела, что творю.

– Ладно, – продолжила я. – Мы живем вместе, мы иногда… физически близки? – Голос у меня вопросительно вознесся; безумие – говорить такие вещи, если учесть, что я как Филлип пахтала ее по многу раз в день. Но я имела в виду потасовочные сценарии. Она кивнула, поставила суп. Она слушала с почти тревожным градусом внимания. Я потеребила липучую бумажку у себя в кармане.

– Слушай, не хотелось бы слишком лезть не в свое дело или сказать что-то для тебя обидное. – Кли покачала головой: Нет-нет, я не обижусь. – Можно говорить откровенно, да?

Она прямо рассмеялась, рот у нее расплылся в улыбке – настоящей улыбке. Я никогда такого раньше не видела. Зубы у нее были громадные.

– Я надеялась, что вы решитесь, – сказала она и сомкнула губы, словно по ту сторону был океан других ее улыбок и еще больше смеха, и она пыталась придержать его всего на несколько ближайших секунд. Кивнула мне, чтоб я продолжала, чтоб сказала.

Моя рука ждала этого сигнала, и я смотрела с глухим ужасом, как она вытянулась вперед, а в ней – бумажка. Кли отлепила ее от моей ладони и изучила адрес доктора Бройярда и дату моего приема мягким, растерянным взглядом. Четверг, 19 июня, завтра. Ничего не оставалось – только доводить дело до конца.


Рекомендуем почитать
Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Неудачник

Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.


Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».