Первый нехороший человек - [31]

– Нарушение в игре! Нарушение в игре! – и размахивала рукой. Она знала, что я за ней смотрю. Теперь она говорила: – Блин, подруга, бриться надо! – а Кейт:

– Нет, не надо, я азиатка! – Я видела, как они обе задрали ноги, чтобы разные юноши сравнивали. Бедная Кейт – ей, по необходимости такой заурядной, достался в друзья человек с внешностью, как у Кли. Человек, чьи глаза, пусть и далековато от носа, были экзотического кошачьего разреза, волосы – такие сонные и золотые, что, казалось, беспрестанно, словно вода, колышутся, даже на фотоснимках, которые я видела в интернете – где она в каком-то общепите показывает бандитские знаки пальцами. Человек, чей рот нельзя показывать публике, он слишком нежен. Я смотрела на потные, распаленные лица двух юношей, которых Кейт призвала на оценку ног. Она верещала: – Закройте глаза, чтоб не знать, где чья! – Юноши терли руками ногу и вонючую стопу Кли, а та смотрела прямо на меня. Я вернула ей взгляд. Симуляцией мы не занимались уже почти три недели. Почему она все еще здесь? Телефон завибрировал.

Я сощурилась на снимок на экране. Кирстен была коротышкой с широкими плечами и грязновато-белобрысыми волосами до подбородка – либо сальными от массажного масла, либо от природы очень вислыми. На ней были очки в джон-ленноновской оправе с круглыми стеклами, штаны для каратэ и белая футболка с нарисованным танцующим аллигатором. У аллигатора зеленые, черные и красные дреды, надпись под ним гласила «ДокРокРодил, Чувак». Улыбка у Кирстен широченная и полная надежды, сплошь слюнявые десны. Маленькие глазки натужно вытаращены, руки вытянуты к зрителю, как у неуверенной оперной певицы. Или как у подростка. Еще менее привлекательна, чем я в ее возрасте.

Когда я подняла взгляд, Кли уже исчезла. Я вышла на улицу, там ее тоже не нашлось. Вероятно, в чьей-нибудь машине, чем-то с кем-то занимается. Я потерла голову сбоку: гудит. Может, я умирала или опьянела. Вышла на середину улицы и двинулась вдоль квартала. Пешком вспомнить, чей это был дом, оказалось трудно, пока я не заметила близнецов в окне. Лишь их очертания сквозь желтые занавески. Поскольку они были близнецы, все, чем они занимались, получалось отраженным, как чернильные кляксы, симметричная бабочка, разлитое молоко, череп коровы. Я все еще улавливала низы ударных, но в общем стало тихо, и я набрала номер.

Филлип ответил мгновенно.

– Шерил?

– Я решила, – сказала я, взгляд уперся в желтую занавеску.

Он выдохнул тугой смешок.

– Боюсь, я вас замучил.

– Да, определенно, однако я пришла к выводу.

– Некоторые мои эс-эм-эсы были довольно-таки неприличными.

– Все до единой.

– Я не был уверен, получили вы их все или нет.

– Получила.

– Потому что вы не всегда отвечали. Я говорил и говорил Кирстен, до чего вы заняты.

– Я не занята.

– Ну, разумеется, в вашей жизни не битком бессмысленной деятельности, как у всех остальных.

– У меня просто не было ответа.

– Это я и говорил Кирстен. Вы получили мое сообщение, которое я только что послал? Фотографию?

– Получила.

Он умолк. Свет в спальне выключился, желтая занавеска потемнела.

– Сказать сейчас решение?

– Да, конечно.

– Вперед.

Когда я вернулась, Кли и четверо других людей стояли на диване и пели песню, которая не показалась англоязычной. Та ее часть, которая им нравилась больше всего, звучала так: джидди-джидди-джидди-ра-ра. Филлип уже вступил в половой акт с Кирстен, я чувствовала это – с его точки зрения. Я была в нем, в ней. Каждый раз, когда Кли пела «джидди-джидди-джидди-ра-ра», она двигала тазом вперед, в ритм, грудь у нее подпрыгивала. Милый боже, ты глянь на эти буфера, пыхтел Филлип. Я прошептала это слово:

– Буфера.

Он желал тереть ее через джинсы. Джидди-джидди-джидди-ра-ра. И слить ей в рот. Взаимное намыливание. Джидди-джидди-джидди-ра-ра. Член у меня набряк. Песня приближалась к апогею, Кли и другие девицы – уродливые – прыгали все быстрее и быстрее, а мужчины орали, надрывая легкие, это уже и не песня была, а вой – он доставлял им удовольствие.

Я ушла к себе в комнату, заперла дверь, сняла с нее багровый лифчик на глянцевых-глянцевых бретельках и вжала свою лысеющую голову ей в буфера. Моя крупная волосатая ладонь пробралась к ней в джинсы, мои пальцы с толстыми кургузыми пальцами скользнули к ней в кису. Она была мокрая, поскуливала. «Филлип, – стенала она, – вставь мне». И я молча и с силой занялась любовью ей в рот. Такую молодую женщину он и заслуживал – секс-бомбу, а не девочку с крысиным личиком.

После столь долгого нагнетания разрядка случилась мгновенная и невероятная. Когда я слила, беспорядок сделался жуткий, кругом семя. Не только у нее в прическе, на буферах и на лице, но и по всему моему покрывалу и на коврике. Плеть семени зацепила даже туалетный столик, обдав щетку для волос, шкатулку с серьгами и фотокарточку моей матери в юности.

Прибраться они не помогли. Они прикинулись – примерно в полдень Кейт подобрала несколько пустых пивных бутылок и спросила, где мусорка, но, когда я сказала:

– Это годится в переработку, – у нее сделался изможденный вид, и она села. Кли нетвердо бродила по дому в шортах и майке, на затылке колтун. Обе были очень похмельные.