Первый нехороший человек - [22]
– Гранат-смородина, – сказала я.
Она вернула мне свечку, не понюхав.
– Вряд ли это мне.
– Вам! Я ее только что купила. – Я показала вниз, имея в виду магазин на первом этаже.
Она кивнула, подождала.
– Для кого она, по-вашему? – спросила я наконец.
– А по-вашему?
– Кроме вас?
Она кивнула, медленно закрыв глаза и вновь их открыв. Я нервно держалась за свечку, как за горячую картофелину.
– Для моих родителей?
– Почему ваших родителей?
– Не знаю. Просто подумала, что, раз психотерапия, это может оказаться правильным ответом.
– Кому вы могли бы пожелать свечу в подарок? Свеча, огонь, свет… озарение…
– …фитиль… воск… соя…
– Кому? Думайте.
– Кли?
– А вот это уже интересно. Почему Кли?
– Я угадала? Кли?
Оберточная бумага еще годилась, и я ее просто склеила обратно. Когда Кли была в ванной, я положила свечку ей на подушку, но она с грохотом скатилась; Кли вошла как раз когда я полезла рукой под журнальный столик. Вручать ей лично я не хотела.
– Вот. – Я вложила увесистый цилиндр ей в ладонь. Запах был изобилен и не имел ничего общего ни с гранатом, ни со смородиной – ни то, ни другое ароматами не славились. Подарок был совершенно очевидно свечкой, глупее не придумаешь. Кли отклеила скотч и осторожно принюхалась. Прочла этикетку. Наконец сказала «спасибо». Я ответила «пожалуйста». Вышло ужасно и никак не удалось бы переделать.
Я заперлась в гладильном чулане и написала давно откладываемое электронное письмо о переработке вторсырья, перенаселенности и нефти всему персоналу, затем слегка сбавила тон, а потом совсем удалила письмо. Включился душ. Она принимала душ. Я позвонила Джиму, и мы поговорили о складском персонале.
– Кристоф проталкивает установку баскетбольного кольца, – сказал он.
– Мы один раз попробовали, и работа встала. – Я надеялась, что он заспорит про кольцо, и я смогу проявить пыл, но он тему оставил. Его ждала жена, ему пора идти.
– А как там Джина?
Но ему правда пора.
Когда я вышла из чулана, были сумерки. Она сидела на краю дивана, колени широко разведены. Сырые волосы зачесаны назад, полотенце висит на шее; как боксер – вот как она смотрелась. Пальцы сплетены, она смотрела поверх них, нахмурив лоб. Телевизор выключен. Она ждала меня.
Я толком ни разу не сидела у себя в кресле. Оно неудобное.
Она вильнула головой, отмечая мое прибытие на переговоры, и издала горлом звук, словно втягивала мокроту.
– Я, может, произвела неправильное… – она поискала подходящее слово, – …впечатление. – Глянула на меня – убедиться, что мне это слово знакомо. Я кивнула. – Подарок ценю, но я не… ну понимаете. Я больше по части хера. – Она хрипло кашлянула и сплюнула в одну из пустых бутылок от «Пепси» на журнальном столике.
– Мы по этой части в одной лодке, – сказала я. Вообразила нас вместе в маленькой шлюпке, мы по части хера в большом темном море.
– На мой вкус, это чуток помощнее. – Она бессознательно дрыгала коленом. – Кажись, я «мизогинист» или чё-та.
Я никогда в таком употреблении это слово не слышала – как половую ориентацию.
– Я перестану, если хотите, – сказала она, отвлеченно глядя в пространство. Поначалу я решила, что она имеет в виду замолчать, что она перестанет говорить. Она имела в виду не это.
– Ты хочешь? – спросила я.
– Что?
– Перестать?
Она пожала плечами, совершенно безразлично. Возможно, это была самая жестокая ее проделка из всех. Затем она вновь пожала плечами, в точности так же, но дальше добавила «нет», будто как раз это она сразу и сказала. Нет, она не хотела переставать на меня нападать.
Я почувствовала себя немножко на взводе, немножко головокружительно. Мы достигали соглашения; по-настоящему. Я бросила на нее робкий взгляд и осознала, что она пялится на отвратительный паукообразный узел вен у меня на голой голени. Меня пробило дрожью – она пристрастилась к уникальному чувству гнева, которое я ей сообщала.
– Хочешь, заключим договор? – пробормотала я, совершенно неслышно.
– Заключим что?
– Договор, где будет сказано, что́ мы хотим делать и чего не хотим. Можем загрузить из интернета. – Я сказала это слишком громко, будто она была глухая.
Она несколько раз сморгнула.
– Я не очень понимаю, про что вы говорите, но мне такое неинтересно. – Она прижала костяшки ко лбу и тут внезапно уронила руку – в неожиданном отчаянии. – Вы это раньше делали? С договором и всем прочим?
– Нет, – быстро ответила я. – Мне один друг рассказал.
– Вы про такое с другими разговариваете? – Колено у нее лихорадочно заскакало.
– Не друг. Психотерапевт. Это совершенно конфиденциально.
Тревога у нее, кажется, поулеглась. Она смотрела издали на пульт от телевизора. Я подала его, и она пару раз провела пальцами по резиновым кнопкам.
– Нам еще что-то надо…
– Похоже, мы, в общем, все обсудили, – сказала я, пытаясь вспомнить, что же мы постановили. Она угрюмо кивнула и включила телевизор.
Глава пятая
Теперь, когда мы официально об этом договорились, было неочевидно, как и почему драться. Пару раз она, казалось, того и гляди устроит что-то, но потом передумывала. И, очевидно, сама я не могла нарываться – это уже извращение. Дни шли, и во всей этой штуке – если она ею была – смысла оставалось все меньше и меньше, и делалась она все более и более неловкой. Я принялась навещать контору как можно чаще, вопя с порога «Неформальное посещение!», чтобы не нарушать мой статус надомного работника. Карл передал через меня для Кли какой-то острый тайский соус.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.