Первый День Службы - [87]

Так единожды в каждой жизни юность встречается со своей старостью, вернее старость с юностью, потому что старость узнает свою юность, а юность свою старость нет. Для старости это печальная встреча, светлая грусть, ибо она знает предначертанные юности испытания, но не может предостеречь от них. Витькина старость оказалась выше тщетных потуг, она поняла и приняла неизбежность потерь зеленой юности, невозможность быть узнанной и понятой. Она ограничилась возможностью увидеть ее — сильную, здоровую, красивую. Не подвластна разуму, но необходима душе эта встреча, ибо через души пролегает эстафета вечности и несется факел надежды. Так, во всяком случае, Витька теперь воспринимает то лицо, глаза. Старик, однако не был бестелесным ведением, он что-то говорил веселым, отнюдь не нарочито, голосом бессмысленное и великое. О том, что он пришел нынче домой под хмельком, поругался с бабкой и она конфисковала у него из кармана весь наличный запас мелочи. О том, что погода, судя по звездам грядет хорошая, а на будущее лето дети привезут к ним отдыхать внучку и он будет ходить с ней на рыбалку, в лес по грибы, учить разным разностям, не хитрой, но главной науке жизни: умению понимать природу, каждое существо в ней от кузнечика до человека и умению жить в ней. А опохмелиться ему бабка завтра с утра все равно даст! Поворчит, но сжалится. И вообще — все хорошо. Витька стоял рядом с этим невзрачным с виду, «негромким» сутулым человеком и ему было стыдно за то, что всего этого, такого простого: природу, кузнечиков… он понять не может, за то, что есть целый мир, которому он принадлежит безраздельно, не понимающий этих вещей. Мир с заграничной музыкой, шмотками, азартом и сексом, но без кузнечиков. За то, что этот мир давит на таких вот немолодых, все отдавших труду людей, лишает их последнего прибежища. А им ведь многого не нужно: грибы, рыбалка, природа и покой! Ни от кого они ничего не просят в замен отданного здоровья лишь покой и созерцание. Но даже этого Витькин мир не оставляет им. Не потому, что он этого хочет, потому что он так задуман. Внучка подрастет и ей тоже нужны будут джинсы (если на них не выйдет мода), ансамбли, внимание юношей. Каждый обязан жить так, как ему предопределяет порядок бытия, и лишь они, случайно сошедшие со своих орбит, и встретившиеся в ночи странники способны понять друг друга.

За полночь клев как обрезало. Редкие, плохо одетые прохожие спешили домой, перебежками, от фонаря к фонарю, преодолевая пространство. Вконец измученный Шпала, загнанный не столько преследованиями, сколько собственными мыслями, вынужден был прервать свой исступляющий марафон. Блукать по городу до утра не было смысла. Последний автобус на Южный ушел, да и сесть на него Витька бы себе не позволил, поскольку его обязательства перед самим собой были не выполнены. В молодости мы все чтим подобные обязательства, боимся предать себя и предаем в конце концов, став взрослыми. Не предают те, у кого ее не было, кем с самого рождения правил один только расчет. Бывают ли такие? Теперь бы Витька, кажется, смог и убить не моргнув глазом, и уж конечно не пошел бы грабить вот так вот, наобум, без определенного плана действий и ножа в кармане. Это же просто было издевательство над самим собой!

Найдя, наконец, укромный уголок в подъезде под лестницей он соорудил себе из детской коляски кровать, замаскировал ее, как смог, другими, повыше, и провалился в забытье. Нельзя сказать, чтобы его мучили кошмары. Снились менты, дубинки, наручники, зона с ее непонятными, но суровыми порядками, все причудливо, иносказательно, однако картины эти не трогали Витькиных чувств, и воспринимались как фильм. Проснулся от шума шагов на лестнице. Дождавшись, пока хлопнула входная дверь, выбрался из своего логова и зашагал, протирая глаза, по холодку утра куда глаза глядят. За ночь в Витькином сознании произошла чудесная перемена. Сумбур мыслей и чувств улегся, муки уязвленного самолюбия не трогали. Хандра испугалась неудобств бивачной ночевки, сбежала! Он был спокоен и уверен в себе. Все в жизни было хорошо за исключением одного: «Он дал себе слово!» Глупое, в принципе, не нужное. Он не испугался, нет, он выполнит его, но испытывать себя таким образом не лучший вариант.

Погода действительно переменилась к лучшему. Свежий утренний морозец стянул лужи тонкой, звонкой, прозрачной корочкой. На востоке угадывался рассвет. Воздух был вкусный как эскимо. Деревца, посеребренные легким инейком отражали чистейшей желтизной. Листья скрежетали под ногой как яичная скорлупа. Все было нарядно и торжественно перед часом рассвета, как перед праздником. Новая сентенция Витькиной души была примерно следующая: «Никто ни в чем не виноват и каждый живет, как может. Будет ли он всю жизнь пресмыкаться перед своею совестливостью или возьмет ее за рога, целиком зависит только от Шпалы». Неряшливый, он шел по безлюдному городу, под ноги попадались все те же работяги, а Витьке для души нужно было что нибудь этакое…

Шпала встречал день, не по сезону погожий, когда все вокруг только просыпаются, что не часто ему случалось в обыкновенных обстоятельствах и оттого сердце было переполнено каким-то щемящим, тревожным восторгом, что дескать все еще преодолеется, все образуется и наступят иные времена, когда не придется ему что-то добывать, чего-то добиваться, Фортуна наконец то улыбнется Витьке и наступят дни безраздельного счастья, полные гордостью и сладостью обладания почти божественной юной Ларочкиной красотой. Конечно же, это будет взаимно, и ему тогда от жизни уже больше ничего не надо такого, для чего пришлось бы преступить закон, переступить себя. Обещанное он сейчас выполнит и отправится домой спать. Для того, чтобы жить светло, не надо зарываться во все подряд с головой, все обсасывать по косточкам, ища единый смысл. Его нет, единого! Счастье неблагодарно. Если бы оно знало, на каких муках выращено, то никогда не смогло бы быть таким беззаботным.