Первый День Службы - [78]

Идти на зов Семену вряд ли хотелось, ничего хорошего от пьяного Вити Рола он обоснованно не ожидал, но ведь означенный собеседник завтра может оказаться трезвым! Как цыпленок на маяки удава, Селепа пошел на манящий зов. Не пошел, а, сохраняя имидж, побежал трусцой:

— Чего Витек?

— Наклонись! — попросил распростертый боец с зеленым змием.

Селепа наклонился.

— Ближе! — простонал «тяжелораненный».

Селепа услужливо встал на четвереньки, заглянул в голубые Витины глаза. (Известное же дело, что пьяному лучше не перечить!)

— Здоров, Вить-ок!

Последний слог он взвизгнул, протянутая правая рука так и осталась не тронутой, так как Витяня, собрав последние силы и координацию, залепил Селепе по физиономии. Лепнев раъзяренно вскочил, согнул руки в локтях и… страшно подумать! — трусцой побежал дальше, красиво и гордо держа голову.

Так что лучше, бокс или бег? — спросил у него Шпала при следующей встрече.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Как залезть на гору, с которой тебя спихивают и обливают помоями. А также о том, что такое настоящий колхозник.

Тяжело в один не очень-то прекрасный день оказаться вырванным из привычной среды обитания и засунутым в чуждую стихию. Словно рыба, выброшенная на берег! Существовать белой вороной в стае. Чувствовать себя инородным телом в сложившемся, устоявшемся коллективе, живущем по своим, непонятным для тебя правилам, отгородившемся частоколом брезгливости и презрения. В обществе недоступном, тщательно оберегающем свои ряды от посторонних и скрывающем тот код, по которому оно безошибочно отделяет своих от чужих. В обществе отвергающем тебя! Это тяжелая работа нервов — искать лазейку на гору, с которой тебя дружно спихивают, обливают помоями.

Приходится приглядываться, прислушиваться, доходить до всего самому. Чувствуешь себя, как Миклухо-Маклай на острове среди людоедов. Над тобой смеются, подкалывают тебя, но смысл этих шуток непонятен, как не понятны их разговоры между собой, идеалы, принципы жизни. …На тачке в кабак… с чувихой клевой… заслушать музон… поймать трипак… поймать кайф. А жить среди всего этого придется два года! Приживаться, приспосабливаться, проникать внутрь, туда, за забор.

Чужой враждебный мир. Ларочка в нем своя. Над всеми неудачливыми своими женихами, над неудачниками вообще Семенова издевается нещадно. У нее острый язычок и быстрый насмешливый ум. Попасть под ее колкости опасаются даже испытанные школьные остряки. Ларочка раскованна, редко теряется и за словом в карман не лезет. Для тех, кто ее не привлекает (а привлекают ее только избранные городские интеллектуалы) — это крепкий и потому особо лакомый орешек. Орешек, о который многие сломали зубы! Витька достаточно видел, как и от более находчивых, чем он, в словесных дуэлях с ней только пух и перья летели. Не особенно смекалистых же Ларочка третировала, издеваясь так тонко, что это видели все, кроме самого горе-жениха. Признанного во всем городе «куртизана»- Руслана Серебрякова, гитариста и красавца, за несколько месяцев после переезда в Икск из Сахалина, где его отец служил майором, покорившего сердца всех первых дам города тащили на знакомство с Ларочкой по школьному коридору силой (Витька в том числе). А когда его перед ней отпустили, Руслан сорвался и убежал, как мальчишка. Селепа однажды при неудачной попытке заигрывания был осмеян Семеновой так, что долго обходил Ларочку десятой дорогой. Ваня Лезгинкин, он же «Иван Царевич», он же «Ваня Поросенок» пробовал писать Ларочке стихи: «…Но скажу тебе одно, что люблю тебя давно!» Он был немного простоват, этот Ваня, на голову ниже Семеновой, глуповат даже по поселковым меркам, (не говоря уж о требуемых городских, о требуемых лично Семеновой!). Ларочка играла роль Джульетты, покоренной его умом и красотой. Так восторженно, но с намеком хвалила его ум и внешность, что окружающие на посиделках каждый вечер рвали животы от хохота. Ваня прозрел только месяца через полтора. Как же он был убит! Пробовал травиться, вешаться, но остался жив в конце концов, только запил с пристрастием.

При всем том, тот же Беря или Чисар, за которыми Лара самозабвенно ухлестывала, относились к ней как к собачонке. Вот где Семенова выглядела не лучше Вани Лезгинкина! А ведь и тому и другому было далеко до Руслана Серебрякова. Вот и пойми после такого этих баб!

Семенова помешалась на «дискарях»: затертый джинсовый костюм и волосы до плеч были ее идеалом современного мужчины. Но только чтобы костюм — фирм* и пуговицы на нем с иностранными буквами! Некий великовозрастный знаток «новых веяний» Жуча верховодил в кругу поселковых дискарей. Он отслужил уже армию, но на беду задержался в Ленинграде, где и нахватался верхушек «культуры». Волосы до плеч, костюм фирм*… Комната его была обклеена переснятыми, перерисованными плакатами заграничных ансамблей, изречениями типа: «Фортуна не хуй, рукой не возьмешь!», «Свободу сексу!» и т. д., и т. п. Он довольно складно трепался о хиппарях, моде и ее современных тенденциях (в том числе в любви), о стремлениях передовой молодежи Питера. С идеями свободной любви и раскрепощенных нравов этот моложавый стрекозел особенно налегал на Ларочку, убеждая ее, что со своей внешностью и способностями Семенова быстро завоюет себе почетное место в среде «передовой молодежи», если, конечно… не будет стесняться использовать свое женское начало. Жуча мнил себя интеллектуалом и часто читал в кругу боготворящих его учеников свои стихотворные произведения типа таких: