Первый День Службы - [262]

Проснулся Одиссей Икский от хохота, раздающегося откуда-то с другой стороны казармы. Вокруг уже все спали. Слышно было усердное сопение. Ошалело посмотрел по сторонам, силясь вспомнить/ что это с ним. Первой почему-то в голову пришла глупая мысль, что Шпала в зоне. Косой деревянный потолок, двухъярусные тесно поставленные койки, храпящий бритый народ повсюду. Может, его уже раскрутили за убийство и Витька в колонии? Роба на нем еще вольная… «Да армия же это! — наконец вспоминает Груздь, — ура!!!» Вот чертовщина-то! Так быстро идут события, что и не успеваешь запомнить, освоиться. Проснулся от того, что хотел по-малому. Странно, подумал Шпала, припоминая, кажется, он терпел еще с самого отбоя, а уже за полночь. Там кто-то чего-то говорил, что нельзя сразу. Дрались с кем-то за что-то хором, потом земляк нашелся… Или Витька с Султаном во сне разговаривал? Все в голове перепуталось. События последних дней лежат сплошной грудой. Что было раньше, что позже, что во сне, а что наяву — ничего не разберешь! Да и чем явь хуже самого фантастического сна? Помнится, его еще пигмей какой-то бить собирался, или это тоже во сне? Из-за койки дрались, рыжий сержант… Нет, бить Шпалу-деревянного, видимо, будут наяву, и тоже «Землячки». А еще он думал, ломать челюсть или нет, и решил пока погодить с этим делом. Витька сунул ноги в развалистые без шнурков туфли, встал, пошел на улицу. Шкандыб, шкандыб, шкандыб…

— Кто там шарится? — рявкнул голос из неведома, когда Буратино вырулил в коридор.

— Черт возьми, скрип, — мелькнуло в его деревянной голове, но было поздно.

Из кубрика вылез в проход основательно пьяный, вездесущий рыжий сержант. Скоро он Шпале в кошмарах являться будет. Усы его злобно топорщились, глаза были красные, как при запоре. В желтых зубах торчала чадящая папироса.

— О! — воскликнул рыжий Карабас-Барабас, выразив видимо тем крайнюю степень удовольствия. — Третий раз на мои глаза за ночь. Это уже не просто везение — наглость. Сейчас ты заполучишь, земеля, то, чего так долго выпрашиваешь!

При этих словах новоявленный директор кукольного театра схватил Витьку за шкирку и втолкнул в темный кубрик. Здесь, очевидно, жили старики-сержанты, проводящие карантин. Шпала успел различить со света лишь очертания двухярусных кроватей вдоль стен. Между ними метровый проход, в середину которого выставлены подряд две тумбочки. Весь пол заставлен бутылками. На тумбочке ворох каких-то вещей. На нижних кроватях, впритык друг к другу, сидят «камисары». «Ну, держись, Шпала! — мелькнуло у Витьки в голове, — вояки перепитые — зверье, а такой шоблой по пинку скинуться мало не покажется!» Ах жаль, сейчас бы он эту шоблу всю постелил вдоль по коридору! А может постелить? Ведь пьяные! Какой спрос с салабона за пьяных? Ладно, чуть чуть Шпала потерпит, он добрый. А там видно будет. Один из сержантов вдруг резко вскочил, замахнулся и принялся чесать за ухом. Это едва — е4 не стоило ему челюсти. Шпала нырнул под руку, вынырнул с другой стороны и еле сдержал удар. Дуремар — ловец лечебных пиявок, однако, был настолько пьян, что не сразу разобрался с этим действом.

— Чё, земеля, ссышь, когда страшно?… Постой, да ты никак хотел дедушку уебать? А!!!

При этих словах бабушка сделала выпад, намереваясь ударить Витьку под дыхало. Какой наив! Тот, отскочив, саданул рыжего сержанта спиной и одновременно приземлился ему на начищенные до блеска сапоги-скороходы своими нечищенными туфлями. Карабас взвыл и загнул в бога мать. От падения его спасло то, что сын солнышка уперся рогом в дверной косяк. Дуремар первый, провалившись вслед за собственным кулаком, обнял стойку кровати. Тоже мне бойцы хуевы! Витька инстинктивно втянул голову в плечи:

— Ну, сейчас начнется!

— Оставьте! — раздался из правого угла голос. — Полковник, ты чё его зацепил?

— Дак он мне с самого приезда кровь пьет. Ты не представляешь что это за фрукт. В три часа выпросил больше, чем другой за полгода службы. У, шлюха! Он сегодня прапору две сотни денег отдал и часы командирские. Ну, земеля, что молчишь? Боком тебе эти часики выйдут!

— Оставь его! — повторил тот же голос. — Он мой земляк. И твой, кстати, тоже!

— На хую я таких земляков видал! — вскипел за спиной Витьки рыжий сержант. — Таких земляков сегодня сорок человек прибыло, хуй хоть один мне червонец дал. А орловские мне сотенные да полсотенные дарили, вот то земляки.

— Не трожь его, я тебе сказал, ни сегодня, ни вообще, это парень с Радуги! Садись земеля, потеснитесь, дайте ему места. Вались, не стесняйся.

Из-за угла выползла рука и потянула Витьку в темноту, вниз, принуждая сесть. Койка в том месте оказалась свободна. Перед самым носом повисло нечто большое и грязное. То была алюминиевая поллитровая кружка.

— Держи!

Витька взял емкость обеими руками. Она оказалась тяжелая, полная до краев какой-то черной, как деготь жидкостью.

— Пей!

— Куда! — гаркнул от двери сержант, — салагу поить!

— Замолкни, Коленька, ты же через два года с этим салагой в Икске у пивной встретишься. Он мой друг с гражданки, понял?

— Это другое дело! — примирительно прорычал сержант. — Ну, земеля, скажи спасибо, в рубашке ты родился. Держи краба! — через груду закуси потянулась рука.