Первый День Службы - [225]

Шрифт
Интервал

— Два года! Вы думаете, что я могу изучить все эти науки в два года?

— А куда ты на хуй денешься!

Простите, это не аббат, это уже я. Но на моем месте, ей богу, так бы воскликнул любой, посидевший в одиночке!.. Через год это был другой человек. (О Дантесе)… Они рыли без устали, бросая работу только в те часы, когда принуждены были возвращаться к себе и ждать посещения тюремщика. (Вертухая по-нашему, а то тут непонятно выражовываются!) Более года (плюс к тому, прошлому) ушло на эту работу, выполненную долотом, ножом и деревянным рычагом; весь этот год аббат продолжал учить Дантеса, говорил с ним то на одном, то на другом языке, рассказывал ему историю народов и тех великих людей, которые время от времени оставляют за собой блистательный след, называемый славою. К тому же, аббат как человек светский, принадлежащий к высшему обществу, в обращении своем сохранял какую-то грустную величавость; Дантес благодаря врожденной переимчивости (шустроте) сумел усвоить изящную учтивость, которой ему не доставало, и аристократические манеры, приобретаемые обычно только в общении с высшими классами или в обществе просвещенных людей. (То есть ебанул встречный план, с опережением!) Через пятнадцать месяцев проход был вырыт; под галереей была сделана выемка; можно было слышать шаги часового, расхаживающего взад и вперед; и узники, вынужденные для успешности побега ждать темной и безлунной ночи, боялись одного…

Тут некоторые штатские могут сказать «брехня» дескать, выдумки! А декабрист, который сидя в одиночке в Петропавловской крепости, коротая время до виселицы, изобретал космические корабли — тоже брехня? Кстати, еще одно, «чтобы не было базару на пересылочке»! Перед освобождением Шпала тоже целый год оттянул в БУРе. Он взял себе цель извести маты и прочие вульгарные привычки, дабы, по выходе на свободу, в Витьке не могли угадывать бывшего уголовника. Объявил сокамерникам, чтобы за каждый нелитературный оборот наказывали его куревом. Выражения всякие крылатые из книжек заучивал… Откинулся Шпала на волю за забор, огляделся, а там все матом гнут, ровно извозчики, почище, чем в камере БУРа! И он сюда со своими заумными галантностями не по делу влазит! Короче, не поняли Витьку, за «тилихента» гнилого посчитали, али, того хужей, шпиена! Сторониться начали. Было дело, морду едва не набили! Шпала плюнул на ету беспонтовую затею. (Что ему в свое оправдание привести нечего? Убедительного, неопровержимого!) и теперь излагает сии строки, как народу удобней! Тем более, мода на них тут как тут! Так что ж ён свой талант и познания недюжинные по этой части в землю зарывать должен? Зато на ноги в троллейбусе больше не наступают! Объявится какой-нибудь борзяк, верхушек нахватавшийся, блатных, насосавшийся. Начнет при публике искусство являть, пару слов его по фене спросишь, сразу язык в жопу, извинения и на цырлах к выходу. Тем более есть чем подкрепить!

Вор и пропойца — свободный человек, а все, пристегнутые к системе, лишь жалкие подхалимы, шестерки, шестеренки! Преступный мир, усиленно замалчиваемый сверху и потому нуждающийся в самовыражении и рекламе, толкает «удачливых» на роль собственных героев-великомучеников, чтобы потом, выжав энергию и здоровье, как из губки, в конце концов самому же и сожрать за ненадобностью! «Никчемная жизнь обречена на гибель во имя сохранения и поддержания жизни более достойной!» Вынужденный обходиться малым, этот мир в высшей степени рационален. В данном случае рационален до безнравственности. Герои уголовного мира не живут долго! (Иначе какие же они герои?) Такие либо погибают от системы, либо становятся жертвами роковой случайности.

Кстати о мате! Лучше уж он родёмый, чем мертвая иностранщина. На ем же вся заграница говорит. Давно языком межнационального общения признан, а мы оттедова всякую ихнюю гадость волокем, штоб умнее, чем есть казаться! Да не получится. Умные уже в три погибели гнут на всяких там симпозиумах нашим родёмым. Не догадываетесь почему? А универсален он. Одним нашенским матом, без примеси прочих выражений, можно что угодно объяснить от квантовой механики и теории вероятности до самого тонкого душевного ощущения. (Последнее вообще неповторимо!) Возьмем, к примеру, одно всем знакомое слово из трех букв. «На хуя до хуя нахуярил? Отхуяривай на хуй!» — Вот вам уже целое выражение. А теперь попробуйте сделать то же с любым иностранным словом. Или, допустим, такая вещь, как ассоциации. Тысячу ассоциаций на одно нашенское слово. Причем не обязательно мат, можно из блатной музыки. Такие как, например, понт, шухер, кантовка, палево, забуриться… Некоторые образцы, так это ж просто поэзия! Попробуйте вырвать их из языка без ущерба для последнего! А какие ассоциации у слова брокер например? Одно на льдине. Прыщ на ровном месте…Ну и т д. Однако, если поразмыслить, то лучше уж феня,

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Казнь и похороны последнего короля Икска. О телках: наставляют рога исподтишка, подбивают подруг на побег, устраивают диверсии. И все это из-за неразделенной любви! Мораль? Как учить заумных реформаторов? На лесоповал, план и бугра с двадцатикилограммовой дубиной. Гарантия полного выздоровления за три месяца! Курсы ускоренного изучения «фени» для новых русских: паханы и авторитеты натаскивают политиков, бизнесменов, рэкетиров азам рыночной экономики. Предупреждают по хорошему: крутизна в зоне не канает! А в это время детей сажают в карцеры, прививают воровскую идеологию. Ведь рыночная, это испохабленная уркаганская!

Рекомендуем почитать
Четыре месяца темноты

Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.


Айзек и яйцо

МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.


Полдетства. Как сейчас помню…

«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.


Замки

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.


Холмы, освещенные солнцем

«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.


Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.