Первый день - [33]

— Так что же с Тиккун Оламу?

— Это рассказ о том, что в давние времена мир раскололся на несколько кусков и следовало отыскать эти куски и собрать их воедино. И только когда люди выполнят эту миссию, мир, в котором они живут, станет совершенным.

— И как мой кулон связан с этой легендой?

— Все зависит от того, какое значение придать слову «мир». А теперь представьте себе, что предмет, висящий у вас на шее, — один из фрагментов этого самого мира.

Кейра пристально посмотрела на профессора.

— Друг, который погиб сегодня ночью, приказал мне ничего вам не рассказывать — возможно, он искал способ украсть у вас этот предмет.

— Вы намекаете на то, что его убили?

— Кейра, не имеет значения, поверите вы в ценность вашего кулона или нет, но я вас умоляю, будьте очень осторожны. Не исключено, что его у вас попытаются забрать.

— Кто попытается?

— Какая разница! Хорошенько запомните то, что я вам сказал.

— Но я не поняла ничего из того, что вы мне наговорили, Айвори. Этот камень, вернее, кулон у меня уже два года, и никто им не интересовался. Что же изменилось?

— Потому что я повел себя неосторожно, меня подвел грех гордыни… хотел доказать им, что я прав.

— Прав в чем?

— Я открыл вам секрет, что существует еще один такой же предмет, как ваш. Я убежден, что на самом деле он не один. Никто никогда мне не верил, и появление вашего кулона стало для меня, старика, уникальной возможностью доказать свою правоту.

— Допустим. Итак, предположим, что существует несколько таких предметов, как мой, и что все они как-то связаны с той неправдоподобной легендой, которую вы мне рассказали. И что со всем этим делать?

— Вам решать, вам искать. Вы молоды, может, у вас хватит времени найти.

— Что найти, Айвори?

— Как вы представляете совершенный мир?

— Не знаю. Может, как мир свободный?

— Отличный ответ, милая Кейра. Найдите то, что мешает людям обрести свободу, найдите причину всех войн, и, может быть, в конце концов вы во всем разберетесь.

Старый профессор поднялся, оставив на столе несколько купюр.

— Вы уходите? — воскликнула она, окончательно растерявшись.

— Вас ждет обед, а я вам сказал все, что знал. Мне пора собирать чемодан, у меня самолет сегодня вечером. Я искренне рад нашему знакомству. Вы гораздо талантливее, чем думаете. Желаю вам долгой и удачной дороги; и еще желаю вам стать счастливой. В конце концов, мы все гоняемся за счастьем, хотя совершенно не способны понять, в чем оно состоит.

Старый профессор пошел к выходу и, обернувшись, в последний раз махнул ей рукой.

Официантка принесла оплаченный Айвори счет.

— Мне кажется, это вам, — сказала девушка, протягивая Кейре записку, которая лежала под вазочкой.

Кейра вздрогнула и развернула листок.

Я знаю, что Вы не отступите. Мне хотелось бы разделить с Вами это приключение, и тогда со временем Вы бы поняли, что я Вам друг. Я всегда буду рядом с Вами.

Искренне Ваш,

Айвори.

Выйдя на улицу Риволи, Кейра не обратила никакого внимания на машину с мощным двигателем, припаркованную у ограды сада Тюильри, как раз напротив кондитерской, где они сидели. Не заметила она и мотоциклиста, который следил за ней в прицел объектива. Она была слишком далеко и не слышала, как защелкал направленный на нее фотоаппарат. В полусотне метров от нее Айвори, сидя на заднем сиденье такси, улыбнулся и сказал шоферу, что теперь можно ехать.

Лондон

Мы отправили материалы членам комиссии Фонда Уолша. Когда я заклеил конверт, Уолтер буквально вырвал его у меня из рук, уверяя, что с удовольствием сам отнесет его fia почту. Наверное, испугался, что я в последнюю минуту передумаю.

Если нас допустят к конкурсу — мы ждали ответа каждый день, — наш «устный экзамен» состоится через месяц. Уолтер не отходил от окна с той минуты, как опустил наше послание в почтовый ящик напротив входа в Академию.

— Не станете же вы устраивать слежку за почтальоном?

— Почему бы нет? — ответил он раздраженно.

— Напоминаю вам, Уолтер, что это не вам, а мне предстоит публичное выступление, так что не будьте эгоистом и уступите мне право на стресс.

— Вам? Стресс?! Хотел бы я на это посмотреть!

Жребий был брошен, и мы с Уолтером теперь реже проводили вечера вместе. Наша жизнь все больше входила в привычную колею, и, должен признать, мне порой не хватало его компании. Я проводил вторую половину дня в Академии, занимаясь кое-какой работой и ожидая начала нового учебного года, когда мне дадут группу студентов. Однажды в конце скучного дождливого дня я утащил Уолтера во французский квартал. Я искал книгу одного из моих знаменитых французских собратьев, прославленного Жан-Пьера Люмине, а это издание имелось лишь в уютном книжном магазине на Бьют-стрит.

Когда мы вышли из французской книжной лавки, Уолтер стал настойчиво упрашивать меня пойти с ним в пивной ресторан, где, по его словам, подавали лучшие в Лондоне устрицы. Я не особо сопротивлялся, и вскоре мы уже сидели за столиком недалеко от двух весьма привлекательных молодых женщин. Уолтер, в отличие от меня, не обращал на них никакого внимания.

— Какой вы пошляк, Эдриен!

— Я не понял.

— Думаете, я не вижу, как вы себя ведете? Вы так хорошо скрываете свои намерения, что персонал уже, наверное, заключает пари.