Первый арест. Возвращение в Бухарест - [95]

Я взглянул туда, где белело лицо Антонеску, оно расплывалось, появлялось и снова исчезало, как кадр на экране, а я все еще отчетливо видел заснеженный овраг и дожидающихся казни людей и чувствовал холод, пронзительный леденящий холод в голове и в сердце.

Я очнулся, услыхав голос полковника:

— Мы еще не скоро поедем, пусть разомнут кости…

Их было восемь человек в первых четырех машинах; генерал Антонеску вылез последним, и его бережно, по-лакейски изгибаясь, поддерживал другой генерал, грубый и крупный, в длинном плаще и блестящих сапогах-дудочках. Из восьми человек только один был в штатском, элегантный, в светлом пальто, в шляпе и блестящих полуботинках на тоненькой подошве. Я взглянул на его белое женственное лицо, на потемневшие от страха, бегающие глаза, на белые пухлые руки, которые он то всовывал, то вынимал из карманов пальто, и понял, кто он: Антонеску-второй, Михай, премьер-министр, однофамилец и правая рука генерала Антонеску. Именно таким я его себе представлял. А он быстро обшарил глазами всех нас и, держа туловище внаклон, подошел к полковнику.

— Господин полковник, — сказал он, — здесь пуль-пуль?

— В чем дело? — спросил полковник.

— Здесь нас пуль-пуль? — повторил Михай Антонеску, смешивая румынские и русские слова. Видя, что полковник его не понимает, он приложил палец к виску. — Здесь нас расстрел?

Полковник рассмеялся, но сразу же оборвал смех:

— Капитан Вултур, разъясните пленнику, что Красная Армия не для того прошла с боями тысячи километров, чтобы расстреливать кого бы то ни было на дороге. — Вултур начал переводить. — Объясните ему, что румынские военные преступники будут держать ответ перед румынским народом.

Пока Вултур переводил, я смотрел на Михая Антонеску. Он перестал дрожать. Он понял, что ему пока ничего не угрожает, и мгновенно преобразился.

— Merci, господин полковник. О да, я, конечно, и сам знал, что в Красной Армии хорошая дисциплина, но все-таки боялся. Война, знаете ли, и все такое. — Он сделал паузу и продолжал, расплываясь в улыбке: — Теперь я спокоен. Еще раз merci. Peut-être vous parlez français?[24] Нет? Dommage[25]. Я охотно говорю по-французски. Французский дух, знаете ли, французская культура, латинская раса… Вы, конечно, удивлены? Я вас понимаю. Вы задаете себе вполне законный и естественный вопрос: «Если даже Михай Антонеску говорит с такой симпатией, о Франции, почему же Румыния объединилась со злейшими врагами Франции — avec les boches?»[26] Что я могу ответить? Господа, слышали вы когда-нибудь имя — Мирон Костин? Нет? Летописец Мирон Костин, автор летописи Молдавии? Ему принадлежит знаменитое изречение, которое известно у нас каждому школьнику: «Nu sunt vremurile sub cârma omului, ci bietul om sub vremi»[27]. Взять хотя бы меня самого. Я и сам понимаю: то, что я вам сейчас скажу, странно и неправдоподобно. Это прозвучит для вас extraordinar[28], énormément[29], colosal[30]. И все-таки я должен это сказать, господа: я не политик. Более того — я не очень-то в ней разбираюсь. Это не моя сфера. Я ученый, профессор Бухарестского университета, специалист по международному праву. Вот моя страсть. Мое призвание.

— Что он говорит? — спросил полковник.

— Он говорит, что мало смыслит в политике и не считает себя политическим деятелем.

— Нет? А кто же он? Разве это не Михай Антонеску, бывший премьер-министр и главный помощник генерала Антонеску?

— Да, да, — обрадовался Антонеску: очевидно, он понял вопрос полковника. — Да, я Михай Антонеску. Но я не политик. Я с детства стремился к высокому, духовному, вечному. Я мечтал о науке. А у нас в Румынии путь в науку ведет через политику. Вам это кажется странным? Тут уж ничего не поделаешь. Балканы. Наследие фанариотов. Бухарестские нравы далеки от совершенства, господа. Не подумайте только, что я кого-либо осуждаю. Румыния — прекрасная страна. Редкая страна. Жемчужина Карпат. К сожалению, она расположена на шумном перекрестке Европы — если мне позволено употребить такую метафору. Через Румынию вели все пути нашествий: гунны, авары, монголы, татары, славяне… О, пардон, я говорю о славянах, поскольку это исторический факт. Известно ли вам, господин полковник, что самый красивый бухарестский бульвар назван именем русского генерала Киселева? «Шоссе Киселева». Я и сам живу в том районе…

Господин полковник, я ужасно отклонился, а вы, конечно, ждете ответа на вопрос: что же все-таки случилось с Михаем Антонеску? Почему ученый вынужден был заниматься тем, что ему не свойственно? Очень просто, господа: для того чтобы остаться при университете и получить кафедру, мне пришлось записаться в политическую партию своего тестя. Таков обычай. Закон. И я не волен был его переступить. Моя жена — прелестная женщина, а мои дети… извините, я волнуюсь… когда думаю теперь об их судьбе… Дети ведь ни в чем не виноваты — они не должны отвечать за грехи отцов. Но я и себя не считаю виноватым. Предположим, что мы с вами познакомились бы десять лет тому назад. Представьте себе на минуту, что вы приехали в Бухарест и познакомились с молодым доцентом кафедры международного права Михаем Антонеску. Разве вы могли бы предугадать нашу сегодняшнюю встречу? Разве я сам мог это предвидеть? Десять лет назад я начинал свою университетскую карьеру и, согласно обычаю, записался в одну из наших политических партий. Я выбрал либеральную партию. Основная и старейшая историческая партия Румынии. Умеренная во всех вопросах. Как раз по мне. Я люблю умеренность…