Первые ласточки - [62]
Ну вот и все. Вся песня-сказка.
— Хорошая!.. — в один голос сказали Илька и Эдэ, которая даже встала и стояла теперь спиной к малышам.
— То-то же, — заговорила уже другим тоном старуха Анн. — А ты, Иленька, думал — мы беседуем про Вавлё-Максима? Был когда-то мой деверь с таким именем. Прозвали уже здесь, в Мужах, в честь Вавлё — Вавлё-Максимом. Стоял, как Вавлё, за бедняков. Мужевские-то бедные люди знали от обдорян про Вавлё. А Озыр-Макко да Квайтчуня-Епко ненавидели Вавлё-Максима. Они даже не хотели слышать слово «Вавлё». Угрожали Максиму расправиться с ним. Он и уехал обратно за Камень. Холостой еще был…
— Эй вы, бабушки! Прозевали малышей! — засмеялся Илька и кивнул головой на настил между домами. — Детей-то не видать!
Старушки всполошились. Эдэ, стоявшая спиной, повернулась и быстро пошла искать ребятишек. Поднялась с завалинки бабушка Анн, переваливаясь с боку на бок, засеменила за Эдэ.
— Груня! Федул! Где вы?.. — звала Эдэ с настила. — И здесь не видать! Ой, беда-беда!
И старуха Анн тревожилась, подслеповато заглядывая туда-сюда, звала малышей.
Малышей нигде не было, и две старухи пошли-побежали на своих просмоленных тюфнях вокруг старого дома, надеясь догнать их. Обошли кругом, окликая детей, а их и здесь не оказалось. Бабушки не на шутку испугались.
Илька встал на костыли и поднялся на настил. Сделал несколько шагов и остановился перед пустующими сенями. Они были наполовину закрыты ветхой дощатой стеной, а дверь посередине открывалась внутрь сеней. Весной Федюнька, любящий коней, решил держать в них заблудшего жеребенка и натащил сена. Но хозяин жеребца сразу же узнал потерю и, смеясь, отобрал Федюнькиного «коня». С тех пор лежит там это сено. Не туда ли они зашли?
— Точно! — закричал Илька, заглядывая в дверь. — Малыши тут, спят на сене! Ха-ха-ха!..
Старушки обрадовались:
— Наконец-то!.. Вот они где!..
Детишки лежали на сене спиной друг к дружке и держали в ручонках по пучку зеленой травки. Наверное, хотели похвастаться перед бабушками, да уснули на вольном воздухе.
— Слава те Господи! — бабушка Анн заговорила тихо, чтоб не разбудить детей. — Пускай поспят немного. Отойдемте. — И опустилась напротив на крыльцо своего дома.
Илька сел рядом с ней, а Эдэ пошла к стойке и стала подниматься по взвозу на сеновал, чтобы взять белье. Оно развешано на веревке между двумя жердями недалеко от распахнутых ворот сеновала. Эдэ прощупывать стала белье, но вдруг испуганно закричала:
— Ой, леший! Спасите!.. — И ринулась вниз по взвозу, оглянулась назад, приложив руку к сердцу. — Там кто-то есть! Глаза горят красным цветом. Боюсь!..
— Это кошка забралась в сеновал, — засмеялся Илька и крикнул что было мочи: — Кис-с, кис-с, кис-с!..
Кошка появилась на пороге сеновала, быстро прибежала к людям, стала ластиться к хозяину.
Эдэ облегченно вздохнула:
— Ну, надо же!! Как испугалась я! Никогда не знала, что глаза у кошки могут гореть! В чуме у нас нет кошек. Подумала — леший, Вэрса. Он забрал двух оленей у нас…
— Вэрса? — Старуха Анн перекрестилась. — Про Яг-морта, Лесного человека, слыхали, а это — впервые…
— Не говори. — Эдэ тоже перекрестилась и села рядом с Илькой. — Даже не хочется вспоминать его. Жалко двух оленей. Не просто Вэрса, а Ыджыд-Вэрса — Главный леший ведь был…
И Эдэ рассказала, стараясь говорить приглушенно, чтоб не накликать Ыджыд-Вэрса. Илька слушал, разинув рот и лаская на коленях кота Ваську.
…Было это давно — только что поженились они с Елисеем. Он после смерти родителей, их убило молнией возле чума, остался хозяином маленького стада — десять голов оленей всего. Начал искать жену и нашел сиротку Эдэ в соседнем чуме. Поженились. Откочевали на эту сторону Камня-Урала — место между Войкаром и Сыней. Год угадал трудный, от копытки гибли олени, и каслать стало нечем. Елисей и Эдэ решили не кочевать весной с остатком стада за Камень, а обойтись где-нибудь здесь возле речки Сыни. У оленеводов гнездо, как у кукушки — сегодня здесь, завтра там. Но тут пришлось сидеть в одном месте.
— Вот тут мы с Елисеем и видели тогда Ыджыд-Вэрса и потеряли двух оленей из оставшегося стада, — рассказывала Эдэ, приглушая голос. — Высокий-высокий он! Выше доброй сосны! И сильный-сильный! Одного быка-оленя хвать под мышку, а другого — на плечо!..
— Это Яг-морт. — Анн тоже шептала вполголоса, нежно касаясь плеча Ильки. — Он все лето наших коров охраняет. Видела его с лодки несколько раз — высокий-высокий, выше елей. Вот и взял он двух оленей, коли нечего у вас охранять. Потом возвратит обратно…
И Илька закивал головой — верно, мол, мать сколько раз сообщала им, ребятишкам, что видели Яг-морта с лодки.
— Да не то! Яг-морта знаем. Он человек добрый, на нас похожий, — упорствовала Эдэ. — А это другой — дикий человек, Ыджыд-Вэрса. Потеряли мы двух оленей. Не вернулись они больше. Мы с Елисеем пастушили ночью… было ведь светло как днем. Вдруг олени в небольшом нашем стаде забеспокоились. Откуда-то чудовище появилось сзади над оленями. Высокий-высокий человечина, выше хорея. Глаза горят, как угли, темно-красным цветом. Хорошо видим — покрыт длинной белесой шерстью. Одежды никакой. Наклонился он, взял в одну руку наобхват быка-оленя, а второй рукой забросил на плечо другого. «Куда ты тащишь оленей?!» — закричал ему Елисей. «Куда ты тащишь оленей?!» — загоготал пронзительно дикий человек, прыгнул через порожистую речку Сыню и был таков. Ой, беда-беда! Что такое? Страшно делалось нам с Елисеем. Может, еще придет за оленями? И нас сожрет. Решили в чуме спрятаться. Я была тогда беременная — Малань родилась потом. Беда! В чум не могу бежать. Спряталась кое-как, а собаку отогнала — пускай лает, отпугивает его. Хорошо помню — мои мозги сорока не выклевала еще. Вот вам крест…
Переиздание одноименного романа, повести «Последняя кочевка» и рассказов старейшего ненецкого писателя. Произведения, написанные на автобиографической основе, воссоздают историю Тюменского Севера 20-х–30-х годов нашего столетия.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.