Первые гадости - [5]

Между тем секретарша Чугунова, не слышавшая концовку разговора первого секретаря с Макаром Евграфовичем, но предупреждая возможные события, позвонила старой подруге — заведующей магазином «Молочный» — и передала, что на фасовщика Чертикова приходил жаловаться какой-то дед — дворник ЖЭКа-4, проживающий по адресу… сам по себе вроде бы никто, а там бес знает, на что он способен…

Между тем заведующая, она же Антонина Поликарповна, порыскав в столах подчиненных и выудив только учебник русского языка для третьеклассников, но вполне им удовлетворившись, вторглась в подсобку, выбила из рук Никиты уцелевшие яйца и, сунув ему учебник, рявкнула:

— Учись считать до десяти, дурак! Два дня тебе даю. А сейчас немедленно…

— «Пугало пугает», — прочитал фасовщик, — а попугай попугивает, — добавил он от себя, желая развеселить шуткой заведующую.

— Господи, когда же тебя, дурака, в армию заберут? — воскликнула Антонина Поликарповна.

— Скоро, — пробурчал Никита, бросая учебник под стол к разбитым яйцам.

— Господи, когда же скоро?! — воскликнула Антонина Поликарповна.

— А будете ругаться, я вашего сына от шпаны зарекусь спасать. Пусть бьют Леню, — пробурчал Никита.

— Господи, когда же Леня вырастет! — воскликнула Антонина Поликарповна.

— Никогда он не вырастет, — пробурчал Никита.

— Иди немедленно к деду вот по этому адресу, извинись и отдай десятое яйцо, — приказала заведующая. — Наври что-нибудь, вроде к Девятому мая велели нарисовать плакат, и ты так крепко задумался…

— Нет, я в глаза врать не стану, я лучше правду скажу, — ответил фасовщик. — Я за своего друга переживал, за футболиста Парамонова из «Торпедо». Как вспомню про матч, а я даже «поболеть» не могу, стою тут в подвале, тухлые яйца по пакетам раскладываю, увижу, как наяву, спину с номером девять и вот от злости беру в кулак десятое яйцо и до хруста…

— Дурак! — сказала Антонина Поликарповна. — Этот радетель за десятое яйцо, может, футбол ненавидит, а сам фронтовик и тебя за Девятое мая по голове погладит.

— Тогда я и навру, и правду скажу, чтоб все честно было.

— А если он тебе про свою поломанную жизнь станет рассказывать, так ты слушай и поддакивай, близко к сердцу прими, если понадобится, — надоумила Антонина Поликарповна. — А на всякий случай купи тетрадку за четырнадцать копеек и напиши сверху «Книга жалоб». Если упрется дед, дай ему тетрадь, пусть пишет что хочет…

На улице Макар Евграфович совершенно не годился для взаимной беседы, потому что зимой ходил без шапки и ладонями грел уши, жертвуя слухом. Рот же его оставался свободным для рассказов о себе.

Согласно характеристики, предъявленной Аркадию в руки, правдивость которой заверил «треугольник» ЖЭКа, Макар Евграфович был «активен в подметании, снегоуборке и поливании газонов, несмотря на преклонный возраст». Но сам он уважал себя по другим статьям.

— Во-первых, я ровесник века. Во-вторых, еще до культурной революции я купил два будильника и сделал открытие, что если просыпаться в два и четыре часа ночи, то высыпаешься гораздо быстрее.

Высвободившееся ото сна время Макар Евграфович — человек-самоучка, не имевший образования на бумажке и потому работавший там и тут, так и сяк до самой пенсии, а на пенсии ушедший в дворники скорее от скуки, чем к существованию в прожиточном минимуме, и скорее ради раздумий на свежем воздухе, чем для общественной пользы, — убивал на писание историко-философских трактатов в стол, поначалу — в рабочий, а потом и в кухонный.

Многие подозревали, что занимается он чем-то тайным, заговорщицким и, может быть, даже недостойным советского человека, да и сам Макар Евграфович — отпетый чихала — предлагал к этим подозрениям поводы. Например, возвращая кружку на прилавок, он объявлял в полный голос: «Спасибо Советской власти за этот квасок!» — а выходя из магазина, говорил: «Спасибо Советской власти за эту мороженую рыбку!» Впрочем, однажды представитель райсовета, близко подошедший к очереди, ответил ему. «Говна не жалко», — и Макар Евграфович оставил свои благодарения. Но слух уже вырвался, побежал по улицам от знакомых к знакомым, будто представитель рассекретил в дворнике антисоветчика со стажем. «Антисоветчику» бы затаиться хоть на час, хоть на два, он же, наоборот, увидел толстую бабу, ругавшую кавказца подлыми словами за привольную жизнь цветочного торгаша, и сказал: «Если бы грузины очень любили березовую кашу, а в Нечерноземье разрешили бы растить березы на приусадебных участках, то и на Тбилисском рынке, я думаю, стояли бы ваши родственники с поленницами». — «Мои родственники родиной не торгуют! Не тот товар», — ответила баба. Тут уж и до фом неверующих дошло, что Макар Евграфович — отпетый антисоветчик, может быть, даже потомственный.

С горя, непонятый простым народом, пошел он в пивную и рассказал мужичкам совсем неправдоподобную историю, будто выстрел, который в научной литературе часто называют залпом, по Зимнему дворцу произвела на свет не «Аврора», а «Императрица Мария». «Аврора» же погибла на Севастопольском рейде в пятнадцатом году. Рассказал ради прикола, без доказательств, и мужики чуть не поверили ему ради прикола и без доказательств, но стоявший тут же спившийся на профсоюзной работе интеллигент, рассуждая вслух, объяснил народу крамольность мысли: «Одно дело, когда символ восстания — «Аврора», она же заря, она же провозвестница светлого будущего, и совсем другое, когда — «Императрица Мария», она же член царской семьи и близкий друг царского правительства». Мужики сразу разошлись из пивной, все равно уже закрывшейся, не желая выступать свидетелями ареста Макара Евграфовича, которому было все равно, что болтать и где сидеть.