Первородный грех - [175]

Впервые он расслышал в ее голосе едва уловимую вопрошающую нотку отчаяния. Она спросила:

— Нашли что-нибудь интересное?

— Нет, — ответил он. — Ничего интересного. Я уже ухожу. Еду домой.

62

Дэниел положил фотографию обратно в конверт, а конверт — к себе в карман, потом вернул на верхнюю полку все дела, папку коричневатого картона в том числе. Выключил везде свет, отпер дверь и снова запер ее за собой. Клаудиа Этьенн оставила для него горящими все лампы на лестнице, и, спускаясь по ступеням, он выключал их одну за другой. Зажег свет на нижнем этаже, чтобы видно было, куда идти. Каждое его действие было замедленным, каким-то торжественным, словно каждое движение представлялось особенно ценным. Он бросил последний взгляд на величественный купол потолка, погасил лампы, погрузив холл во тьму, установил охрану и, наконец, выключил свет в приемной. Войдет ли он сюда еще когда-нибудь? Эта мысль заставила его иронически улыбнуться: оказывается, он, решившийся на непростительное вероломство, на иконоборческий поступок, все еще способен оставаться педантичным и сохранять интерес к вещам, уже не имеющим значения.

Не было и признака света в маленьких боковых окошках дома № 12. Дэниел нажал кнопку звонка у двери Донтси, глядя вверх, на темные окна. Ответа не последовало. Может быть, он у Франсес Певерелл? Он пробежал по переулку на Инносент-Уок и тут, бросив взгляд налево, увидел кремовый «ровер» Донтси, отъезжающий от гаража. Дэниел инстинктивно пробежал несколько шагов вдогонку машине, но понял, что нет смысла окликать Донтси — он ничего не услышит за шумом двигателя и громыханием колес по булыжнику мостовой.

Дэниел бросился к своему «гольфу-GTI», припаркованному на Инносент-лейн, и пустился в погоню. Ему нужно было во что бы то ни стало увидеться с Донтси сегодня. Завтра может быть слишком поздно. У Донтси было всего полминуты форы, но это могло испортить все дело, если в конце Гаррет-роуд он сможет сразу свернуть на хайвэй. Однако Дэниелу повезло. Он успел увидеть, что «ровер» свернул вправо, на восток, направляясь в сторону эссекских пригородов, а не в центр Лондона.

Следующие пять минут ему удавалось не выпускать «ровер» из виду. Скопление машин, идущих «домой» — прочь от Лондона, — было все еще весьма плотным, представляя собой поблескивающую, медленно движущуюся монолитную массу металла. И даже искусно управляя машиной, обходя впереди идущие автомобили то справа, то слева, используя стиль вождения скорее эгоистический, чем ортодоксальный, Дэниел продвигался вперед очень медленно. Время от времени он терял Донтси из виду и только тогда, когда машин на шоссе становилось несколько меньше, обнаруживал, что «ровер» идет по той же дороге. Теперь Дэниел догадывался, куда направляется Донтси. С каждой милей его уверенность возрастала, и когда наконец они добрались до А-12, никаких сомнений у него уже не оставалось. Но у каждого светофора, во время вынужденной паузы, или когда дорога становилась более свободной, его мысли сосредоточивались на двух убийствах, которые привели к этой погоне и заставили его принять это решение.

Теперь он увидел весь план целиком, понял его остроумность, его изначальную простоту. Убийство Этьенна должно было выглядеть как несчастный случай, оно было продумано до мельчайших деталей, планировалось в течение многих недель, возможно, даже месяцев, в ожидании идеально подходящего момента. Полицейским с самого начала было ясно, что Донтси — самый очевидный из подозреваемых. Никто, кроме него, не мог работать без помех в малом архивном кабинете. Вероятно, он запирал дверь, когда демонтировал газовый камин, чтобы переместить осколки от облицовки трубы, и когда ставил камин на место, надежно забив дымоход. Оконный шнур намеренно перетирался из недели в неделю. И он выбрал просто напрашивавшийся вечер, когда, как всем было известно, Этьенн работал поздно и в полном одиночестве. Он приурочил убийство к половине восьмого, как раз перед тем как поехать на чтения в «Коннот армз». Было ли это случайным совпадением, что его пригласили именно на этот вечер? Или он сам выбрал этот вечер, потому что был приглашен на поэтические чтения? Ему было бы довольно просто придумать какую-нибудь другую встречу, и ведь всегда казалось странным, что он вдруг решил выступать с чтением стихов. На чтениях не было больше ни одного известного поэта, и вряд ли это мероприятие имело сколько-нибудь существенное литературное значение. Он, видимо, выжидал удобный момент, чтобы незаметно проскользнуть в Инносент-Хаус, когда все разойдутся и Этьенн останется один, и тихонько прокрался наверх, в малый архивный кабинет. Но даже если бы Этьенн вышел из своей комнаты и заметил Донтси, он никак не удивился бы его появлению. Да и с чего бы? У Донтси был ключ от Инносент-Хауса, он был членом компании, мог приходить и уходить, когда ему вздумается. Этьенн решил бы, что он идет наверх, чтобы забрать какой-то документ или документы из кабинета на четвертом этаже, до того как отправиться в «Коннот армз».

А дальше что? Последние приготовления, по всей вероятности, были сделаны примерно часом раньше. Дэниел мог представить себе каждое действие в отдельности и их последовательность. Донтси вынес стол и стул из малого архивного и поставил их на свободное место рядом с дверью: важно было, чтобы Этьенн никак не смог дотянуться до окна. Кабинет был вычищен. Нельзя было оставить ни пыли, ни грязи, ведь Этьенн мог бы тогда начертить имя убийцы. Ежедневник Жерара и его карандаш были заблаговременно украдены, чтобы он не мог принести их в кармане пиджака или брюк. Затем Донтси зажег камин и включил его на полную мощность, перед тем как снять кран, чтобы смертельные испарения начали выделяться еще до того, как явится его жертва. И в последнюю очередь он поставил на пол и включил в сеть магнитофон. Донтси хотел, чтобы Этьенн знал, что обречен на смерть, что нет ни малейшего шанса избегнуть этого, что в изолированном пустом здании никто не услышит ни крика, ни стука в дверь — такая трата сил лишь ускорит его конец, что смерть его столь же неизбежна, как если бы он был брошен в газовую камеру Освенцима. А более всего убийце было необходимо, чтобы Этьенн знал, почему он должен умереть.