Первопроходцы - [205]

— Откуда? — вскинул заблестевшие глаза Михей. — Мы тоже приметили.

Охотские служилые стали обстоятельней рассказывать, что в москвитинском зимовье на реке Улье Василий Поярков оставил семнадцать служилых под началом Ермила Васильева. На подмогу им пришел Семен Шелковников с большим отрядом. И был у него ламутский аманат…

— Чуна?! — Стадухин впился взглядом в говорившего.

— Задолго до нас это было, — смутился сивобородый. — Мы с воеводой Лодыженским из Тобольского пришли. По слухам, тот аманат бежал где-то в верховьях и верховодил бунтовщиками, собирал их тысячами. Летом Шелковников с полусотней охочих и служилых отправился сюда, на Охоту, где много рыбы, зверя и людей: места эти разведали еще люди Ивана Москвитина. Но здесь шелковниковских охочих уже ждали. Семейка со своими и ермиловскими отбился, поднялся по реке и поставил острожек. Закрепившись, отправил встреч солнца половину отряда под началом Алексы Филиппова и Ермила Васильева. Они дошли до реки Мотыклеи, где тоже много ламутов, поставили зимовье с частоколом, подводили под государеву руку тамошние народы и продержались года с два.

— Выбили их и сожгли! — перебил рассказчика Стадухин. — Мы в тех местах пережили три зимы, видели сгоревшее зимовье и крест Ермила, — опять скинул шапку.

— А Шелковников был здесь в непрестанной осаде. Когда стало совсем худо, отправил посыльного в Якутский с просьбой о помощи. На выручку пришел с отрядом казак Семейка Епишев. Писал воеводам, что его встретили десять сотен ламутов сбруйных и ружейных, в реку не пускали, не давали соединиться с Шелковником. Но Епишев все же прорвался, застал острожек целым. Говорил, будто вокруг стояли ламутские чумы, горели костры, женки готовили еду, мужики ловили рыбу. В острожке же чуть живы от голода сидели два десятка наших, а Семейка помер. Епишев освободил и накормил их, принял от целовальника двадцать два сорока ясачных соболей…

Тарх присвистнул:

— Хорошо, однако, сидели!

— Есть соболишко, — с пониманием кивнул сивобородый. — Похуже колымского, зато много. Только Епишев с казаками недолго продержался: из-за нападений бросил острожек и уплыл на Улью. Аманаты разбежались, ламуты острог сожгли и растащили. Мы заново строим, воюем, аманатим, и вам придется здесь зимовать. Через Камень идти поздно…

— Пора! — Сивобородый кивнул на стихающий спор воды в устье. — Отчерпаем воду из вашего коча — а там, вместе, даст Бог, столкнем его в море, пока не занесло песком.

14. Награды и счастье живых

Той осенью, когда остатки стадухинской полусотни встретились с ленскими казаками Андрея Булыгина, а Бугор пьянствовал на Омолое, Юша Селиверстов сумел пригнать коч к Жиганскому острожку и заставил своих людей вытянуть его на берег. Утром по реке пошла шуга.

— Головой думать надо! — хвастал удачей, гоголем похаживал среди служилых, торговых и гулящих насельников, выспрашивал ленские новости, об Анадыре же старался помалкивать, и в некогда ясных глазах его тлела розовая муть прожилок.

Добыча говорила за себя: шестьдесят восемь пудов рыбьего зуба, взвешенные жиганскими таможенниками, привели в изумление всех бывших здесь людей. Столько кости не провозил никто. Желавших угостить и разговорить Селиверстова было много. Но он удерживался от хмельного и уклонялся от бесед, с озабоченным видом ходил на реку, долбил пешней крепнущий лед, скупал нарты и нанимал гулящих людей, тянуть груз до Якутского острога. Новости же оттуда были двоякие: воеводу Францбекова увезли в Москву за приставами по жалобам о вымогательствах. Это хорошо! На то Юша и надеялся, когда уговаривался о дележе прибыли. Беда, что с тех пор воеводу Ивана Акинфова сменил воевода Михайла Лодыженский и, по слухам, у него были в чести торговые люди, грабившие Селиверстова на Яне. Юша ломал голову, как взять с них долг за отнятое добро. За годы, проведенные в походе, он так часто говорил про обещанные казне пятьдесят пудов кости, что поверил в это сам. И все же время от времени бес злорадно напоминал, что кроме кабал воеводе Францбекову им был подписан уговор на отдачу двух из трех частей прибыли. К тому же Юша обязывался привезти шестьдесят сороков колымских соболей по тамошним ценам, за которые взял деньги перед походом. Были и другие долги. По его мысленному рассуждению, если новый воевода возьмет в казну пятьдесят пудов кости, то он хотя бы вернет свои кровные вложенные в дело двести рублей, что-то останется от скупленных на Колыме соболей. Если воевода потребует все по письменному уговору — быть в долгах великих. «Каким местом думал, когда подписывал грамоту!» — язвил бес. Селиверстов в споре с ним пересчитывал, с чем бы мог явиться в Якутский острог, кабы не паводок да не угнанный ветром коч, и ревностно доказывал себе, что делал все правильно, но Бог попустил, а лютый взыскал.

Едва окреп лед, Юша ушел к Якутскому острогу с караваном собачьих упряжек. За нарты, труд и хлеб уговорился расплатиться деньгами, не скупился на задаток, не обманывал, но и не давал погонщикам передышки. С измотанными людьми и собаками он прибыл на место к Михайлову дню. Время было позднее, ворота заперты, но воротник с караульным казаком, узнав, какой груз и откуда, впустили всех. Погонщики подвели упряжки к съезжей избе, собаки легли на снег, Юша в изнеможении упал на тесовое крыльцо. На этот раз он не притворялся, силы оставили его. Собаки выгрызали лед из лап, погонщики едва передвигались от усталости. Был сумеречный вечер с низким серым небом, сквозь которое тускло пробивался свет зажигавшихся звезд. Воевода и служилые люди отдыхали. Ни одного знакомого человека Селиверстов не встретил. Таможенный казак бегло осмотрел груз, открыл съезжую избу, велел заволочь нарты в сени, выдал из казны рыбу на питание собакам и людям, отправил всех на ночлег в свободную тюрьму. А при остроге их было больше десятка. Селиверстову все это показалось плохим знаком, но спорить не было сил, к тому же казенка оказалась хорошо протопленной прислуживавшей якуткой. Отогревшись, его люди разомлели и опустились на земляной пол. Утром Юша почувствовал себя отдохнувшим и голодным. Он наелся холодной рыбы, сваренной якуткой, стал чистить и расправлять смятый кафтан, чтобы предстать перед воеводой в красной одежде. Голова его работала ясно, придумывая новые слова оправданий на разные случаи опроса.