Первое дело Василисы Потаповой - [4]

— Так-так, интересно! — Низколобый бесцеремонно повернулся ко мне спиной, открыл дверь квартиры и гаркнул зычно: — Эй, Гриня! Тут к нашей красотке подружка явилась. Говорит, Куликова вызвала ее два часа назад. Сейчас с ней побщаешься, или мне паспортные данные переписать?

Из глубины квартиры что-то невнятно буркнули, потом послышались шаги, дверь распахнулась и выпустила еще одно официлальное лицо. Оно тоже приятностью не отличалось, зато было отмечено печатью интеллекта. По крайней мере, высота лба допускала наличие какого-то содержимого в черепной коробке.

— Никитин Григорий Мстиславович, старший оперуполномоченный, — представилось лицо, окидывая внимательным взглядом меня и беглым — мой паспорт, который протянул ему низколобый. — Вы не откажетесь ответить на несколько вопросов, Василиса Павловна?

Почему-то именно эта безупречно вежливо высказанная просьба сработала как детонатор. Я взорвалась.

— Не раньше, чем увижу Радмилу! Я приехала сюда не для того, чтобы отвечать на ваши дурацкие вопросы. Тем более что ответить на мои никто не потрудился. Что произошло? Почему здесь милиция? Молчите? Так и я не буду с вами разговаривать! Пропустите меня! Радка!

Я резво обогнула Никитина и рванулась к двери, но его низколобый коллега оказался проворнее — едва я коснулась ручки, как он с рыком «Куда?!» оттащил меня назад. Рыхлый Никитин хорошей реакцией не отличался, его роль в тандеме, по-видимому, сводилась к демонстрации хороших манер.

— Извините, Василиса Павловна, но повидать сейчас подругу вы не сможете. Ее отвезли в больницу с тяжелым нервным расстройством. К сожалению, пустить вас в квартиру мы тоже не можем, там работают криминалисты. А на ваши вопросы я готов ответить — в рамках разумного, конечно. Здесь произошло убийство. Детали в интересах следствия вынужден опустить.

— Скажите хотя бы, кого убили! Или это тоже «детали»?

— Нет, но… — Никитин замялся. — Василиса Павловна, я человек маленький и не могу решать сам, о чем можно говорить, о чем нет. Обещаю, я проконсультируюсь на этот счет со следователем и расскажу вам все, что он разрешит. А пока давайте побеседуем, ладно?

Я хотела проявить строптивость, но сообразила, что самый быстрый способ получить хоть какую-то информацию — выслушать их вопросы, и согласилась. Никитин проводил меня в пустующую каморку консьержки на первом этаже, усадил в единственное кресло, а сам устроился на прихваченной из Радкиной квартиры табуретки.

— Вы давно знакомы с Радмилой э… Георгиевной?

— Со школы.

— И сегодня приехали по ее просьбе? Когда и в какой форме она попросила вас приехать? Чем объяснила свое желание с вами увидеться?

— Ничем не объяснила. Она, знаете ли, была не в состоянии объясняться. Прорыдала «Приезжай скорее» и бросила трубку. А звонила около одиннадцати.

— И вы все бросили и немедленно поехали сюда? Выходит, она ваша близкая подруга?

— По-моему, вы склонны к преждевременным выводам, Григорий Мстиславович, — осторожно сказала я. — Представьте, что вам позвонил ночью школьный товарищ и, рыдая, попросил немедленно приехать. Неужели вы отправились бы досыпать на том основании, что недостаточно близкие с ним друзья?

Никитин посмотрел на меня с неприятной пристальностью.

— Наверное, нет. Но вы мне не ответили. Или ваш вопрос подразумевает, что вы не особенно дружили?

Внутреннее чутье подсказало мне, что человек этот въедлив и мои попытки отвечать уклончиво только подольют масла в огонь. Перспектива до утра сидеть в конуре, пропахшей щами и лекарствами, и играть в словесные игры с непрошибаемо вежливым и настойчивым ментом, меня привлекала мало. Поэтому, взвесив «за» и «против», я решила не запираться.

— Нет, напротив, мы довольно близки.

Никитин правильно оценил мою решимость быть откровенной и торопливо (пока я не передумала) попросил описать характер моей подруги. Я, тщательно подбирая слова, сообщила ему, что Радка — человек эмоциональный, порывистый, что настроение у нее переменчиво, как ветер на границе атмосферного фронта, что живет она больше чувствами, чем разумом, и временами вспыхивает как порох, но обычно быстро меняет гнев на милость, потому что по сути своей девушка незлая, просто очень невыдержанная.

— А скажите, психических отклонений у нее никогда не наблюдалось?

— Нет.

Тут я испугалась не на шутку. Уже с первых вопросов Никитина у меня сложилось впечатление, что они подозревают в убийстве не кого-нибудь, а Радку. Последний вопрос места для сомнений не оставлял. Больше того, теперь я, пожалуй, знала, кто жертва. В сбивчивой Радкиной тираде прозвучало имя Сереги. Неужели?..

— А какие у нее отношения с мужем?

Так и есть! Теперь мне следовало быть предельно осторожной. Прямая ложь (замечательные, мол, отношения) для ответа не годилась. Любой сосед, живущий в радиусе слышимости, наверняка сообщит милиции о буйных и затяжных скандалах, которые Радка имела обыкновение закатывать супругу. Скандалах с дикими воплями, битьем посуды и порчей мебели. Тот факт, что участие в них Сереги было исключительно номинальным (иными словами, он всего лишь сидел в уголку и бормотал что-то примирительно-успокоительное, вжимая голову в плечи, когда в него летел очередной тяжелый предмет), положения Радки не облегчал. Хотя мне как психологу хорошо известно, что покорное поведение жертвы провоцирует обидчика на агрессию, сообщать об этом Никитину явно не стоило. Русский менталитет для этой истины не приспособлен — у нас обиженных любят и жалеют тем больше, чем больше они позволяют вытирать о себя ноги.