Первое дело Матильды - [24]

Неужели он это всерьёз?! Прямо перед тем как… А теперь… Так, должно быть, чувствует себя спринтер, которому за два метра до финиша кто-то ставит подножку.

– Может, я вам помогу? – пытаюсь я переубедить его.

– Э-э-э… нет, – вежливо, но твёрдо говорит Рори и, повернувшись к Доктору Херкенрату, предлагает ему: – А ты можешь остаться. Если хочешь.

Но Доктор Херкенрат не хочет. Потому что, похоже, по уши втрескался в Шарлотту Шпрудель и лучше с высунутым языком и томным собачьим взглядом будет увиваться за ней, чем наблюдать за работой Рори.

– А кому, интересно, скоро тебя спасать, когда ты в очередной раз вдруг встретишь белку? Конечно мне, – в отвратительном настроении бормочу я себе под нос. Мне никак не даёт покоя, что Рори нас выставил. Всё бы отдала, чтобы оказаться по ту сторону двери.

– Хочешь… ну, то есть, может, показать тебе дом? – спрашивает Шарлотта.

Она напоминает мне косулю не только движениями, но и карими глазами. Ни Рори, ни Доктора Херкенрата невозможно упрекнуть в том, что они втрескались в неё. Ничто в ней не выглядит показным и неестественным. Чувствуется, что она ведёт себя именно так, как ей присуще на самом деле, и этим она тут же располагает к себе (только если тебя зовут не Фалько и ты не комиссар). В отличие от большинства людей, ей не нужно играть какую-то роль. А как мне, опытному сыщику-любителю, известно, это большая редкость.

– Э-э-эм… Матильда… в чём дело? – застенчиво осведомляется она.

– Да-да, конечно, – говорю я. – Всегда хорошо ознакомиться с тем, что окружает место преступления. Идём, Доктор Херкенрат! Мы отправляемся на небольшую экскурсию.

Мой призыв абсолютно излишен, потому что пёс, влюблённо прядая ушами, уже скачет вокруг своей новой подруги как сумасшедший.

– Какой ты сладкий, – поглаживая его по голове, говорит Шарлотта.

– М-м-м, – мычу я, думая: «Вот поглядим, покажется ли он тебе сладким, когда ты станешь свидетелем одной из его панических атак из-за белок. Включая понос».

11 Ангел и мегера

Шарлотта начинает свою экскурсию в холле, где я прошу показать мне шкафчик с запасными ключами. Как она только что и утверждала, он не заперт. Этим действительно мог воспользоваться любой, а потом повесить ключ на место. Обнаруживаю я и пресловутый телефон в холле: стоящий на узком секретере доисторический аппарат с диском для набора номера.

Когда мы поднимаемся по ступенькам на второй этаж, мой взгляд цепляется за написанную масляными красками картину в раме. Семейный портрет, где изображены робко улыбающаяся девочка с кудряшками, мужчина и женщина – оба с серьёзными лицами.

– Это я с родителями, – поясняет Шарлотта. – Мне тогда было одиннадцать лет.

«Странно, – думаю я, разглядывая картину. – Шарлотта – при всей своей застенчивости – и здесь выглядит радостной и сердечной, а вот у родителей вид печальный и озабоченный».

– Брак родителей оказался не особо счастливым, – словно прочитав мои мысли, тихо говорит Шарлотта. – Отец часто бывал в разъездах, и со временем они с мамой стали друг другу чужими, им не о чем было говорить. Они жили под одной крышей, но как-то каждый своей жизнью. Тем сильнее я обрадовалась, когда четыре года назад они решили вместе отправиться в путешествие. Они собирались совершить кругосветный круиз на своей яхте. Но потом… – глядя в пол, Шарлота умолкает.

Я медлю, не решаясь спросить о конкретных обстоятельствах гибели её родителей. Но сыщикам приходится уметь задавать неприятные вопросы – если ты, конечно, не Рори Шай.

– Что произошло? – спрашиваю я. – Рори что-то рассказывал о несчастном случае на яхте…

– Да, – грустным голосом отвечает Шарлотта. – Однажды ночью они встали на якорь возле Ибицы, и на борту возник пожар. Оба погибли у себя в каюте. Отравились дымом. Во сне. Такое случается в считаные секунды. Это моё единственное утешение: что они наверняка ничего не почувствовали и не мучились.

– Я… очень тебе сочувствую, – говорю я.

Шарлотта храбро пытается улыбнуться:

– Приходится принимать всё, что уготовила нам судьба. И хорошее, и плохое. – Она проводит рукой по глазам и, резко отвернувшись от картины, говорит: – Пойдём, я покажу тебе верхние этажи.

Этот дом – сплошной лабиринт. Шарлотта ведёт меня по широким коридорам, по тёмным, отделанным деревянными панелями проходам, через продуваемые сквозняками проходные комнаты, помещения, которые явно никогда не использовались и где мебель стоит зачехлённой… Через десять минут я совершенно перестаю ориентироваться в пространстве.

– Здесь был рабочий кабинет отца, – объясняет наследница, открывая дверь в помещение, устланное толстыми коврами. Я оглядываю стеллажи, полные книг, монументальный письменный стол, развешанные по стенам грамоты в рамках и два кожаных кресла у высокого камина. Между креслами стоит трёхногий круглый стол, а на нём – графин виски и два бокала.

– После смерти родителей я здесь ничего не меняла, – поясняет Шарлотта. – Мне хотелось, чтобы всё оставалось так, как было. Это помогает мне их вспоминать. Там, у камина, отец иногда по полночи просиживал за разговорами с Геральдом Шеделем, – её губы трогает лёгкая улыбка, – и при этом выпивал море виски.